Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 55
В это время в порт в сиянии прожекторов ворвался автобус «м. Семеновская – порт Корсаков» И свой покинув борт...
И был я не старым пердуном пенсионно-свободной профессии, а лихим лейтенантом от артиллерии. Сто восемьдесят пять сантиметров роста. В плечах – в меру косая сажень. Вдоль скул – струи бакенбардов, вызывающие здоровую ненависть у кадровых офицеров как явное нарушение формы одежды, хотя я лично сам персонально никогда не проводил бакенбарды по линии формы одежды. В ясное осеннее утро (это не красивость речи, а истинное состояние погоды) мы были на сутки отпущены в свободное плавание с подразумевающимся искажением морального облика советского человека путем злоупотребления спиртными напитками и внебрачными половыми сношениями.
В полдень мы сошли с автобуса «м. Семеновская – порт Корсаков» и, распираемые трехмесячной алкогольной и половой абстиненцией, пришли туда, где можно без труда достать себе и женщин и вина, – в единственный в порту ресторан, который назывался... а как вы догадались? Правильно, «Таверна Кэт». Ресторан-поплавок, сработанный под крейсер «Варяг», но смягченный плавными разводами челна Степана Тимофеевича Разина. Ресторан едва просыпался, потягивался, последним взглядом оглядывал себя, готовился к тяжелому трудовому дню, как знающая себе цену проститутка из публичного дома первого разряда во время файф-о-клока. «Ты потихоньку приходи ко мне, тебе открою дверь сама, когда взойдет луна, я сяду у окна, тебя я буду ждать одна...»
Но, подойдя к ресторану, мы нарвались на абсолютный и безысходный афронт. Кабак был целиком арендован офицерским корпусом «Жанетты», которая, блядища такая, поправляла такелаж. А ее экипаж гулял свадьбу командира БЧ-3 Симеонова Бориса с девушкой! В серенькой юбке. Стоять и смотреть на парадную флотскую струю, поблескивающую золотом понтяжной флотской хрени, было оскорбительно-невыносимо для нашей бьющей через край младоартиллерийской спермы. Она уже готова была выплеснуться в тяжелом мордобое – светлом прообразе кинобоевиков о борьбе без правил, но быстрое осознание бессмысленности этой затеи остановило нас. Потому что мы не смогли припомнить в истории человеческих и офицерских взаимоотношений случаев оргазма от выбитых зубов, брызжущих красными соплями носов, утомленно закрывшихся от половозрелой гематомы глаз. А ведь оргазм был важной культурной составляющей нашего похода в «Таверну Кэт». К тому же драка не решала вопроса желаемого патологического опьянения в интеллигентной обстановке. Да и согласитесь, господа, было бы как-то не лицу, я бы даже сказал, западло, российскому офицеру, кортики достав, забыв морской устав, драться, как тысяча чертей, за женщин и вино. Не верильно это как-то, джентльмены, некомильфотно. А ни один российский офицер не может позволить себе неверильность и некомильфотность, кроме тех случаев, когда они являются единственно верильными и комильфотными.
Так что, господа, мы тосковали. Ой, как тосковали. Хоть иди в магазин, бери водяру (к тому же не родную, а вьетнамскую рисовую, с кликухой «Хошиминовка». С недавних пор человеческая водка в измайловском сельпо куда-то запропала и водилась только в кабаке), сайру, бланшированную в масле, пару буханок хлеба, забирайся на полузатонувшую память последней разборки между, не помню уж между кем, четырехвесельную лодку «Незабудка», бездумно нажирайся, а ближе к вечеру сподобься надыбать пару-тройку портовых шлюх, отдрючь их, как врагов народа, набей морду, как офицерскому патрулю, и расплатись, как с королевами красоты. Возможно, это и было бы верильно и комильфотно для артиллерийского офицера в расцвете сил. Так бы, наверно, мы и поступили, если бы вдруг не раздался возглас, вместивший в себя абсолютно все положительные человеческие чувства:
– Мишк?!! Епттттть!!!
Мишкой из нас троих был только я, и восторженное «Епттттть!!!» могло относиться ко мне, и только ко мне. Я обернулся и растворился в ласке и любви, изливавшихся из глаз моего ровесника в белоснежной форме кавторанга Военно-Морских Сил Союза Советских Социалистических Республик Российской Федерации. Им оказался мой бывший одноклассник по прозвищу Бен, которого через многия года с нашей встречи занесло из центра Москвы на окраину света – Алексеевский пруд – кавторангом эсминца «Жанетта». И этот Бен, он же Симеонов Борис, готовился вступить в законный брак с местной девочкой девятнадцати лет от роду, с нежной кожей, большими неясного цвета глазами и руками с просвечивающими голубыми жилками (жуткий штамп, но что я могу поделать, если жилки действительно были голубыми). И не доставайте меня! Я эту девочку знал. И она меня. Мы изредка с ней встречались на Алексеевском пруду. То ли она была продавщицей в магазине и у нее всегда был стакан, то ли еще кем-то до чрезвычайности знакомым. И не стакан у нее был, а... В общем, чего-то было. Но кроме смутных, невнятных, противоречивых, радостнотоскливых обменов прикосновениями при передаче денег, стакана, бутылки... Ничего... Ничегошеньки... Девочка помнила, что где-то там мы были вдвоем. А она, и это знала вся округа, считалась последней целкой природоохранной зоны Алексеевского пруда, Измайловского парка, необъятной Соколиной Горы, а возможно, и всего Восточного округа. И я тогда не смог. И вот сейчас... За последние десять лет на Соколиной Горе впервые замуж выходила Девица.
Складывается впечатление, что девственность в маргиналье промзоны и спального района стала пороком, что нетрахнутость невесты – что-то вроде неудаленного аппендикса, грозящего развившимся перитонитом. Поэтому местные девицы по мере сил и способностей стремятся совместить первую менструацию с первым соитием. А время от этого тривиального события до свадьбы определяется разовыми спермосдачами и спермоприемами. Временное публичное сожительство чередуется со столь же публичными абортами. И почти каждый жених гордится после свадьбы... все умеет... никаких проблем... конечно, с проглотом... а двухкомнатная откуда... клевая телка... да и пацанчик есть... Манчестер-Ливерпуль каждый месяц пять тонн зеленых... так что, братан, я в порядке...
Бен, уже датый, по-моему, готов был манкировать торжеством, чтобы покончить с местным уродством где-нибудь в подсобке, но невеста както сторонилась даже минимального интима, и я в ее глазах уловил черную безысходную тоску. Кажется, по неразумению судьбы, молодая мечтала совместить первую любовь со свадьбой. Но, похоже, это ей не удастся. Свадьба-то вот она, а любовь... «И ты в прозрачной юбочке, стройна, бела, дрожишь, как будто рюмочка на краешке стола». 1959 год. Пухлогубый юный поэт... Но «Горько»-то, оно «горько» и есть. И впиваются мокрые губы в ватные. И закрываются глаза не в неге предвкушения, а в омерзении безлюбия.
Ох!.. Это же ослик и пони уже гонят по округе флюиды выгодной свадьбы Беленькой. Как же я ее не узнал? Последнюю целку Восточного округа, а может, и страны. Нет, предпоследнюю, есть же еще и Черненькая.
Квартет, вывезенный из Москвы на Алексеевский пруд на корпоратив, с чувством отыграл «Колыбельную» Гершвина. И тут раздался голос моего однокашника, новоиспеченного жениха, кавторанга Симеонова Бориса. Голос из моей молодости:
– Лабухи вы мои родные, ну где же это видно, чтобы в самом начале торжеств игралось «Summertime»?.. Вы нам что-нибудь из дикси-ленда слабайте, чтобы яйца от радости к горлу подпрыгнули.
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 55
