Спустя месяц Валентин отчаялся просто так наткнуться на актрису в Венеции, даже здесь, на Пьяцца, где полным-полно женщин ее роста, форм и цвета волос. Некоторые шлюхи прекрасно одеты, но выглядят грубовато. Аристократки не многим отличаются от них.
Теперь, сидя на Сан-Марко, Валентин понимает, что женщины, ласкающие его взор, интересуют его меньше, чем голуби. Он думает, что, в отличие от него, у голубей есть план. Он думает, что разбросанный тут и там их помет служит средством передачи информации для других голубей. Есть что-то ироничное в их ухаживаниях. Они преследуют некоторых людей, явно подражая их походке, и потом оживленно обсуждают их между собой. На углу Пьяцца, где их жертва поднимается по невысоким ступенькам, очередной голубь поворачивается к собратьям и воркует:
— Эй! Этот был неплох, так ведь? Вы видели?
После приема трех кружек крепкого пива, что не рекомендуется в столь раннюю пору, Валентин чувствует определенную легкость. Он понимает, что если попробует встать, то будет похож на новорожденную газель и станет объектом насмешек голубей. Лучше немного посидеть.
Иначе можно очутиться в месте более неприятном, чем площадь Сан-Марко.
Валентин улыбается своим мыслям. Опустившиеся брови взлетают вверх, он раскрывает рот и начинает хохотать. Люди оборачиваются, чтобы посмотреть на симпатичного англичанина. У некоторых женщин на лицах написана досада, поскольку они хотели бы узнать, в чем соль шутки. Но Валентин их не замечает. Дело в том, что комические портреты, создаваемые голубями, подсказали ему мысль.
Природа Валентина Грейтрейкса такова, что он не может позволить, чтобы одна дверь захлопнулась перед ним, а другая не была приветственно распахнута. Он только что вспомнил, что после своего последнего приезда (точнее говоря, предпоследнего) Том восхищался работами одного венецианского художника, который мог передать чувства на полотне с выдающейся точностью и выразительностью. Этот художник — молодая женщина из знатной семьи, которая была любовницей Казановы. Она среди вельмож и дам буквально нарасхват.
Конечно, любая дама в расцвете лет захочет запечатлеть свою красоту на холсте. Валентин поражен, что смог вспомнить даже имя этой дамы. Ее зовут Сесилия Корнаро. У нее в мастерской наверняка хранятся эскизы портрета Мимосины, а может быть, даже незаконченное полотно. Актриса, возможно, сейчас возлежит на тахте, пока художница переносит черты ее лица на холст. Он вскакивает на больные ноги, готовый снова взяться за работу. Весь день, в промежутках между встречами и работой над новым эликсиром, он размышляет о портрете Мимосины, и чем больше он о нем думает, тем больше ему нравится идея.
В его сознании возникает образ. Он внезапно вспомнил, как много недель назад они с Мимосиной натолкнулись на бродячего портретиста, поставившего мольберт на замерзшей Темзе. Наблюдая за мастерством и деликатностью этого человека и не упуская из виду его посиневшие руки и худое лицо, Валентин упросил актрису позировать.
Смеясь, она отказалась, но предложила дать денег голодающему художнику. Он тогда не обратил на это внимания, посчитав еще одним проявлением ее скромности и щедрости.
Но теперь, когда он вспоминает ее слова, ему становится не по себе.
Она сказала: «Я бы не оставила тебя с собственным призраком, который утешал бы тебя».
Валентин занят делами до самого вечера. Потом он снова, на всякий случай, совершает паломничество в театр Сан-Фантин. Венецианские сословия склонны к резким изменениям повадок.
Очередной раз слушая «Брошенную Армиду», он размышляет над утренней идеей. Покидая безынтересный театр, он ускоряет шаг. Когда представление заканчивается и Мимосина так и не появляется, он подзывает гондольера и велит отвезти его к мастерской Сесилии Корнаро.
Больше ему ничего добавлять не приходится. Том был прав, ее знают гондольеры, а значит, весь город. Гондольер удивленно приподнимает брови. Его озадачивает не место назначения, а поздний час. Валентину подобная щепетильность кажется забавной. Великий художник, как великий делец, всегда бдит, дабы не упустить выгодное предложение.
И действительно, когда они пересекают канал, гондольер указывает рукой на молочно-белую кляксу. Это горят свечи в канделябре в окне на втором этаже дома художницы. Оказывается, что ее мастерская — это великолепный дворец на берегу Большого канала, к которому путь лежит сквозь три арки и пристань.
Погода не обещает неприятных сюрпризов. Ветер гладит его кожу, словно шелковый платок. Луна появляется и исчезает в облаках, попеременно то улучшая, то ухудшая обзор. То дворец Сесилии, кажется, находится всего в метре, то он оказывается чуть ли не на горизонте. Вокруг них простирается спящий город с темными дворцами и зияющими провалами арок, в которых будто бы притаились неведомые чудовища. Почти полная луна бросает на воду канала дрожащий свет.
Внезапно гондольер разражается бранью. Лодка налетает на невидимое препятствие и начинает раскачиваться на месте, словно ее толкают невидимые рыбы. Ослепленный светом из окон художницы, Валентин поначалу не может разобрать, что же произошло. Когда глаза привыкают к полумраку, его взору открывается любопытное зрелище.
Кто-то, вероятно, шутки ради либо в виде живой поэмы, спустил в воду целый ворох разнокалиберных масок. Вокруг гондолы покачиваются на волнах полумаски и украшенные перьями головные уборы из папье-маше. Все это движется по течению с такой скоростью, что складывается впечатление, будто бы некое странное морское племя плывет на спине по Большому каналу к морю, вперив пустые глазницы в небо.
Валентин решает воспринимать этот феномен скорее не как предостережение, а как доброе предзнаменование. Сотня лиц окружает его. Это производит на Валентина странное впечатление. Однако он готов найти среди них именно то лицо, которое ему нужно.
Соскочив на берег, Валентин поднимает взгляд на свет в окне. Да, все так, как он себе представлял! Он так близок к тому, чтобы найти возлюбленную, что почти готов смеяться от счастья. Он радостно смеется, и отплывающий гондольер оборачивается на него со странным выражением лица. Он просто не понимает. Она, должно быть, там прямо сейчас. Мимосина сидит, склонив голову в классической позе три четверти, сложив ладони на коленях.
Найдя ступеньки, он бросается по ним вверх, тяжело дыша не только от усталости, но и от переполняющих его чувств. Обнимет ли он ее сразу же, как только увидит? Или ему лучше остановиться в дверях и бросить на нее взгляд, который пронзит ее сердце? Он даже думает:
«Я тоже хочу стать частью этого портрета. Я договорюсь с Сесилией, чтобы она написала наш общий портрет. Сесилия не откажется запечатлеть нас».
Представив себе этот портрет, Валентин внезапно останавливается на предпоследней ступеньке. Ведь именно отсутствие подобных знаков внимания заставило его возлюбленную уехать. Ему не дадут второго шанса. Если он сейчас предложит это, ему придется считаться с последствиями.
Валентина охватывает такое счастье, что ему кажется, будто он чувствует, как кровь начала быстрее бежать по жилам. Он делает еще один шаг. Одиночество последних сорока дней, всей его жизни вот-вот должно прекратиться. Тогда какое значение имеет то, что у них совершенно разный образ жизни? У них вся жизнь впереди, чтобы познать друг друга.
