важная улика, и однажды она пригодится. Только в одиночку трудно было правильно ею распорядиться…
Поразмыслив, он решил показать нож князю Урусову – может, тому любопытно знать, чем на речном льду ткнули загадочного татарина. В лавку купца Чохова, что в подошвенном ряду, был отправлен с грамоткой Митя.
На следующий день, как Деревнин и ожидал, ему было велено торчать после службы, но не у Никольской башни, а у Боровицких ворот.
Ногаец, бывший при особе государя и временно вынужденный передвигаться в возке, как раз, выезжая из тех ворот, и прихватил с собой подьячего.
– Что стряслось? – спросил он.
Деревнин вкратце объяснил.
– А покажи-ка ты мне нож! – сказал ногаец.
В возке был небольшой слюдяной фонарь, его дверцу приоткрыли, и князь внимательно изучил рукоять.
– Иван Андреич, сколько ты за него отдал? – спросил ногаец.
– Полтину и еще два алтына, деньги немалые, – честно ответил подьячий. – Я думал – не за ту девку Айгуль ли этим ножом отомстили? Значит, татарин – убийца…
– Нет, убийца – не он. Кто – пока неясно, а только не он. И ты этой полтиной, статочно, четырех человек от большой беды спас… – тихо сказал ногаец. – Нож я у тебя выкуплю… Кабы его в теле нашли и опознали, тут же хозяин бы и понял, кто убил того татарина. Нож-то был украден, Иван Андреевич, для того украден, чтобы убить человека. Значит – можно нести на Земский двор кляузу, в которой имя убийцы. И вам, подьячим, придется вести розыск, и над вами будет уже не ваш дьяк, а сам боярин Годунов. Потому что, сдается, это его слугу твоим ножом порешили, и он этого дела так не оставил бы. А ни я, ни брат того не желаем.
– Вам что-то о том известно?
– Известно. Сейчас ты сам этой покупкой ножа с нами повязан, так что скрывать от тебя нечего. Сколько просишь за нож? – Ногаец нашарил на поясе кошель, изрядного размера кису.
– Да ничего я не прошу. Ты и так меня облагодетельствовал, двор подарил…
– Да… Послушай меня. Нож этот ты отдай мне. Может быть, мы с братом найдем ему применение…
– Держи, князь-батюшка.
Деревнин протянул нож, как полагается, череном вперед.
– А теперь я тебя высажу, домой сам доберешься. Лучше пешком – коли что, извозчик мог бы тебя выдать.
– А в тот раз?
– В тот раз речи об убийстве еще не было. Ну, ступай…
На душе у подьячего было смутно. Он понимал, что ненароком влез в некое подозрительное дело, и решительно не понимал, что происходит.
А спозаранку на Земский двор пожаловал Данило Воробей.
– Батюшка Иван Андреич, это что ж такое творится?! – заголосил он.
Деревнин выскочил из-за стола и за ворот вытащил площадного подьячего на крыльцо.
– Что стряслось?! Говори, да только тихо!
– Сатанаил приходил и Ульяницу нашу уволок!
– Кто приходил?
– Сатанаил! Батюшка Иван Андреич, истинный выходец из преисподней! И с ним трое – все черные, страшные! Схватили бабу, в шубу сунули и уволокли!
– Тихо ты, дурень!
– Аверьян вступиться хотел – ему рукавицу в рот! Я от ужаса онемел, ни единым членом пошевелить не мог. На руках вынесли, в сани кинули и увезли!
Деревнин знал: бывают случаи, которые только явлением нечистой силы и объяснишь.
– И что, сатанаил был с рогами?
– Нет… – не слишком уверенно отвечал Воробей. – Рог я не приметил. Мы на поварне сидели, там лишь лампада горела да лучинка в светце догорала. Только и разглядел, что буркалы – черные, страшные, с мой кулак величиной. Рожа худая, черная…
– Тьфу! – сказал на это Деревнин, по описанию опознав Бебеню. – Человек это. Твою дуру Ульяну не на тот свет поволокли, а в Казань отправили. Там от нее вреда, думаю, поменее будет. И вам уж точно сказали, куда ее забирают, а вы с перепугу ни черта не поняли. Так что возвращайся домой, а коли придут с Земского двора, ври, что-де всей семьей ездили на богомолье. Грехов у вас накопилось, понял?! И чтобы Аверьян снова на ноги встал.
– А Ульяна?
– Ульяна к тетке в Калугу уехала, тетка там у нее помирает. Да что мне, учить тебя врать, что ли? Данило, мы большую беду избыли, а потом во благовременье Ульяна домой вернется.
Вечером Деревнин с Архипкой отправились в Зарядье – потолковать с Верещагой. Архипка уже объяснил ему, в которых дворах живут подкупленные стрельцы, и Верещага обещался все про них вызнать. Он назвал имена, Деревнин их накрепко запомнил. Вернувшись в свое новое жилище, записал. А потом, после вычитки вечернего молитвенного правила, сказал Нениле, чтобы в воскресенье расстаралась – Михайла в гости ожидается.
Михайла был несколько озадачен скоропалительной покупкой нового двора. Но это означало, что вскоре его женят.
Неделями живя в доме Никиты Вострого, Михайла, конечно, видел его младших сестер, старших-то давно отдали замуж. Девицы ему нравились, такой он хотел бы видеть свою невесту – русоволосой, румяной, голубоглазой, с круглым личиком, а стан пусть будет в меру дородный. При этом Никита понимал, что свататься к Вострым отец не пожелает – там нет богатого приданого.
Но дочь богатых родителей куда попало не приведешь. И Михайла сильно беспокоился – будет ли в новом жилище достойная опочивальня с окошками, в которых большие куски расписной слюды вставлены в нарядные свинцовые переплеты, с изразцовой печкой, будет ли горница, где зимним днем молодая жена сидела бы с комнатными девками и с мамушкой, занимаясь рукодельями, будет ли широкое крыльцо, где ей сидеть летом, да и помещение для будущих детишек с их мамками тоже требуется.
Как сговаривались, Михайла пришел в воскресенье незадолго до обеденного времени, осмотрел дом снаружи, осмотрел двор и, насколько получилось, сад, а пока накрывали на стол – выглянул на гульбище, что опоясывало стоявший на высоких подклетах терем. По гульбищу можно было прийти к крыльцу, с которого крытая лестница вела в сад. Ненила и Марья с помощью Архипки повыкидывали оттуда рухлядь, что смогли – раскололи топором и отправили в
