желания глазами. Беззастенчивая признательность на его лице поражает, как рюмка текилы с верхней полки Нины, скользящая по горлу и разливающаяся внизу живота — сплошное тепло.
— Я много думала об этом, — признаюсь я шепотом. — О тебе.
— Я думаю о тебе все гребаное время, — говорит Винсент. — Вчера у меня был экзамен по химии, Кендалл. Я даже не занимался. Не мог. Я все думал о том, каким серьезным становится твой голос, когда читаешь стихи, и как морщится твой нос, когда злишься на меня, и какая ты на вкус.
Что-то сжимается в груди.
Это делает меня смелее. Я позволяю руке блуждать по твердым мышцам его бедер; по напряженным мышцам брюшного пресса; по нежной дорожке темных волос, которая начинается чуть ниже пупка и переходит в мягкую поросль у основания члена. Он резко вдыхает, когда костяшки пальцев касаются яиц. Я на мгновение испытываю стыд из-за того, что причинила ему боль — потому что все, что я знаю, насчет яичек, так это то, что ты не должен ходить вокруг да около и шлепать по ним, но Винсент протягивает руку, чтобы погладить меня по волосам.
— Ты в порядке, — говорит он. — Прости. Просто удивила.
В его глазах смутно читается мольба, которая заставляет снова поднять руку и очень осторожно обхватить яйца ладонью. Я немного перекатываю их, проверяя вес, отчего мышцы на бедрах и животе Винсента напрягаются.
Я и не подозревала, насколько отзывчивой может быть мужская анатомия. Это действительно тешит самолюбие.
— Так нормально? — спрашиваю я.
— Так чертовски нормально, — хрипло говорит Винсент. Думаю, он понимает, что я не шутила насчет того, что хотела получить какие-то указания. — Продолжай трогать их, или можешь… можешь прижаться к ним ртом…
— Вот так?
Я наклоняюсь и провожу языком по горячей коже.
Винсент резко втягивает воздух сквозь зубы.
— Ладно, это… это даже слишком хорошо.
Он обхватывает себя одной огромной рукой, полностью золотисто загорелой с проступающими венами, а другой рукой протягивает руку, чтобы поймать прядь волос, выбившуюся из моего пучка. Винсент надежно заправляет ее за ухо, задерживаясь кончиками пальцев на мгновение. Он просто… смотрит на меня.
— Что? — смущенно спрашиваю я, внезапно чувствуя, как горят щеки.
Он качает головой.
— Ты такая чертовски красивая.
Все мое тело наполняется чем-то, решительно отличным от вожделения. Я почти уверена, что выгляжу как помидор. Не знаю, что это говорит обо мне или о том, насколько сильно я привязана к Винсенту, что один комплимент способен превратить меня в лужицу чувств.
— Меньше сладких речей, больше действий, — ворчу я.
Винсент выгибает бровь, поглаживая себя одним медленным движением руки.
— Ты позволишь…?
Я бы позволила тебе абсолютно все — думается мне, но вместо этого отвечаю очень мягко:
— Да.
— Открой для меня ротик, Холидей, — шепчет Винсент.
Не нужно повторять дважды. Я упираюсь обеими ладонями в бедра Винсента и приподнимаю подбородок, чтобы он мог провести головкой члена между приоткрытых губ. Другой рукой парень обхватывает подбородок, как будто я сделана из стекла, когда двигает бедрами вперед, медленно и осторожно, пока не заполняет мой рот. Все это так нежно, так чертовски приятно, что делает меня дикой, нуждающейся и нетерпеливой. Я беру инициативу в свои руки и наклоняю голову вперед. Член скользит прямо по языку, такой же горячий и твердый, как в любовных романах о стали в бархатной обертке, но ничто не подготовит к тому, как быстро я чувствую, как его вес ударяется о заднюю стенку горла, или как резко мое тело содрогается от вторжения.
Я отдергиваюсь, член Винсента выскальзывает изо рта, и кашляю.
— Черт, — ругается он. — Не навреди себе.
Он произносит это скорее с беспокойством, чем с искренним упреком, но мое лицо все равно пылает.
— Не больно, — ворчу я.
Я прочищаю горло и подхожу ближе, полная решимости доказать, что способна на это. Способна быть героиней, которая падает на колени, такая распутная и соблазнительная, и заставляет мужчину молить об облегчении. Но Винсент кладет ладони мне на затылок и запускает пальцы в волосы, как будто готов оттащить меня назад, как только я снова сделаю какую-нибудь глупость, и тот факт, что прямо сейчас он все еще достаточно вменяем, чтобы беспокоиться обо мне, обжигает гораздо сильнее, чем рвотный рефлекс.
— Я могу это сделать, — огрызаюсь я. — Я могу. Просто дай попрактиковаться.
— Я не хочу причинять тебе боль, — огрызается Винсент в ответ.
— Ты этого не сделаешь.
Слова даются легко, потому что это правда. Я доверяю ему. Но когда Винсент качает головой, я замечаю постоянную дрожь его пресса и бисеринки пота на лбу. Он как туго натянутая резинка, готовая лопнуть — и предпочел бы лишить себя облегчения, если бы это означало убедиться, что мне комфортно.
— Я делаю это не для тебя, — выпаливаю я, возвращая ему слова, сказанные ранее.
— Кендалл…
— Я имела в виду то, что сказала. Я думала об этом. О том, чтобы заставить тебя кончить. Типа, много. Я хотела сделать это неделями. Так позволь мне. Пожалуйста.
Винсент с трудом сглатывает и ослабляет хватку на моих волосы.
— Ты главная, Холидей.
Мое сердце замирает.
— Я буду действовать медленно, обещаю.
На этот раз я стараюсь быть терпеливой и наслаждаться процессом. Я кладу одну руку на тыльную сторону колена Винсента, ощущая шероховатость джинсовой ткани на сверхчувствительных подушечках пальцев, и покрываю поцелуями его член по всей длине. Я пытаюсь мысленно отметить места, где у него перехватывает дыхание или подгибается колено.
Когда я провожу языком по кончику, Винсент издает тихий стон.
— Вот здесь, — говорит он.
Кажется естественным — на самом деле инстинктивным — засунуть большой палец в рот, прежде чем снова потянуться к нему и провести медленными влажными кругами по головке члена. Глаза Винсента закрываются, голова откидывается на полки позади. Мгновение я наблюдаю за его лицом, оценивая линию горла, острые углы челюсти, то, как его лицо морщится, переходя грань между экстазом и агония.
— Пожалуйста, — хрипит он.
Он умоляет.
Очевидно, это заводит. Сегодня я многое узнаю о себе.
К счастью для Винсента, я не собираюсь отказывать, когда он вежливо просит.
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
Я виню тот факт, что мы спрятаны в тени и окружены стопками книг, тишину нарушают только стук дождя и шуршание штанов Винсента. Да, это общественное место, но оно изолировано. Интимно. Тихо, уютно и волшебно. На самом деле нет другого объяснения тому, почему я так храбро зажимаю головку его члена между губами и посасываю.
Тело Винсента выгибается, веки трепещут, дыхание
