можно было и не мечтать. Его могли легко сбросить на камни в этот момент, и никто не смог бы ему помочь. Впрочем, от этих скверных мыслей его концентрация отнюдь не улучшалась. Он глубоко вздохнул и принялся вспоминать, зачем все это делает, ради чего отправился в ужасно подготовленное путешествие и вот сейчас режет себе руки о наспех проделанные дыры в борту грузовоза.
А было все это затеяно ради того, чтобы вылечить Лаубера от недуга, хотя, как ни странно, это было не самым главным. Конечно, многие могли бы подумать, что одной такой награды достаточно для очередного похода в лес. Вот только не стоило забывать, что многие охотники погибли в логове Монтуна и Кенрон до сих пор не понимал, от чего именно. Было глупо думать, что его ждет другая судьба. Чем таким он выделялся, что мог рассчитывать на более удачный исход, размышлял Кенрон, да ничем. Не было у него никаких козырей или тайных приемов, которым он мог одолеть непобедимого доселе Монтуна. Он мог лишь надеяться, что выяснит что-то на месте, но не более того.
Для того, чтобы Кенрон решился на такое безнадежное дело, причина должна была оказаться совершенно особенной. Да, его брат мог потерять кисть руки и тогда охотника из него бы не вышло, и все же, жизни Лаубера ничто не угрожало. Кенрон знал, что сможет содержать брата. Если придется, купит ему дом, оплатит еду, наймет кобольда прислужника, да хоть целую ораву, если нужно. А вот, если погибнет сам Кенрон в неудачной попытке убить Монтуна, мало того, что Лаубер станет калекой, так еще и некому будет помочь ему деньгами. Разве что отец, но ему и самому нужно было постоянно платить за свое лечение.
Ситуация переменилась, когда регент Барглис добавил к одной награде другую. Он обещал, что, если Кенрон отыщет воздушный корабль, потерпевший крушение рядом с логовом Монтуна несколько лет назад. Заверил, что не станет отбирать этот невероятный агрегат, пусть именно это и входило в обязанности регента.
Кенрон не мог отделаться от мысли, что однообразная жизнь в Дайгоне для него смерти подобна. Он уже повидал все, что мог в родной стране и, если честно, с самого начало смотреть тут было особо не на что. Кобольды застраивали однотипными домиками из камня и дерева всю доступную для жизни территорию. А затем сновали туда-сюда, исполняя любую прихоть дайгонца при деньгах. Сами же дайгонцы нередко проводили большую часть жизни в лесах, вынюхивая и выслеживая очередного зверя из списка наград. И на этом все.
Кенрон не знал, что именно он хотел увидеть в других странах, в этом и была вся прелесть его мечты. Он ждал чего-то удивительного, образа жизни, отличного от весьма простого дайгонского, который включал в себя три основных компонента — охота, еда, сон, после чего вновь начиналась охота. Кенрон хотел увидеть что-то иное так сильно, что готов был рискнуть жизнью всего лишь ради шанса отправиться в другую страну.
Возможность покинуть Дайгон и повидать другие страны была, как никогда близко. Кенрон уже не обращал внимания ни на боль в руках от созданных им острых ступеней, ни на холод горного ветра, он полез вверх, пока не достиг верхнего края стены грузовоза. Самодельные ступени закончились, он вытащил из ножен кинжал и вонзил его в прямиком в стальную крышу, крепко ухватился за рукоять, подтянулся, перекатился на гладкую холодную поверхность и замер. Ему удалось сохранить камуфляж, хотя резкая боль в ладонях лишила бы концентрации любого другого дайгонца. Сейчас ни единая птица над ним не должна была даже подозревать о его присутствии.
Он мельком оглядел окрестности — отвесная скала с одной стороны, пропасть с другой. Сама крыша была небольшой, разумеется, прятаться было негде, хотя, пока он был в камуфляже, этого и не требовалось. В небе противников было не счесть, серая туча из фаргов висела над грузовозом. Кенрон искал вожака, того, с черной шкурой, самого крупного и самого наглого, но так и не нашел его в хаотично роящейся стае. Должно быть, летал выше и разглядывал происходящее издали, должно быть, кричал что-то наставительное на своем клокочущем птичьем языке.
Кенрон поднялся на ноги, вытащил меч из ножен, не совсем еще представляя, что собирается делать дальше. Его не видели, о его присутствии даже не подозревали, а значит и не нападали. Оставалось лишь ждать, когда фарги вновь проявят свою враждебную натуру и решатся на новую атаку.
Вскоре, словно по команде, три фарга спикировали вниз и, выставив вперед стальные когти, устремились к борту грузовоза. Кенрон припал на колено у края крыши, ухватился покрепче за рукоять ножа, воткнутого в сталь ранее — не хватало еще свалиться на дорогу, когда птицы врежутся в борт. Он замахнулся мечом так, чтобы рубануть себе под ноги вдоль стенки борта, принялся ждать.
Глава 22
Все три птицы ударили в борт одновременно, грузовоз дрогнул, его снова повело к скале. Быстрый взмах лезвия и одна из птиц лишилась головы, на стальной борт брызнула кровь. Разрубленный фарг упал на дорогу, двое других тут же поднялись в небо с криками и недовольным гортанным клокотом. Стая шумела, клокотала да так громко, что у Кенрона заложило уши. Пусть они все еще не видели своего обидчика, но наверняка сообразили — грузовоз куда опаснее, чем кажется.
«Вот и отлично, если поняли намек, проваливайте», — злорадствовал Кенрон, на мгновение он решил, что стая не заметит гибели собрата или же им будет все равно. Но нет, гвалт стоял такой, что уши закладывало.
Погорланив с полминуты, птицы принялись подниматься выше в небо, а затем все они скрылись за верхушкой скалы. И тут уже радости Кенрона не было предела. Все прошло не просто удачно, он разрешил проблему даже не дракой, а всего лишь предупреждением, пусть и весьма строгим. Всего один погибший фарг, его тушу можно было подобрать на обратном пути и продать в городе. Нет, он не любил этих птиц и не собирался о них заботиться, особенно после того, как они чуть не убили его, его отца и всех кобольдов в придачу. Его волновало лишь собственное правило не убивать без крайней необходимости. А, если убил, изволь продать, съесть, или еще как-то использовать. Правило было его личным, он не собирался его кому-то навязывать, но сам до сих пор исполнял неукоснительно. Это позволяло ему спокойно спать по ночам, сколько бы крови он ни пролил
