их уже проели, – поделилась Оксана.
– Уши вянут, – сплюнула вдова хирурга, – мой Олег Ануфриевич никогда не думал о деньгах. Он служил людям, а не мамоне.
– Кому? – не поняла Катя.
На нее шикнули:
– Какая тебе разница.
– Мне просто сказали, что нам после передачи заплатят, – извинилась Катя, – мне просто интересно.
– Кто сказал? – спросила Алина, – мне тоже интересно.
– Тетенька, – засмущалась Катя, – которая с нами репетировала.
– Аглая, – уточнила Елена.
– А сколько? – заинтересовалась вдова хирурга.
– Это вы для себя или для мамоны? – съязвила Оксана. – Вы же презираете деньги.
– Я говорила от имени мужа, он не опускался в наш быт – я его оберегала.
– Ну вообще-то должны платить, мы же тратим свое время, – осторожно заметила Ульяна Голлербах. – Например, час работы натурщика…
– Как вам не стыдно! – взвилась вдова режиссера. – Вас позвали рассказать про ваших самых любимых, самых дорогих. Я, например, целый текст заготовила.
– Какой? – заинтересовались женщины, потому что знаменитого Ивана Зыкова знала вся страна. – Нет, расскажите!
– Он репетировал «Пиковую даму».
– Ужас какой, – ахнули Алина Бронштейн и Анаид Терещенко, казалось, наиболее прагматичные и трезвые вдовы: физика и политика.
Они даже за голову схватились.
Катя смотрела на них с удивлением:
– А что тут такого… почему?
Женщины только отмахивались, а Оксана даже перекрестилась.
– И главное, ему все, ну просто все говорили: Ваня, не надо, Ваня, опасно.
– Но почему, – закричала Катя, она проходила в школе «Пиковую даму», и никто не умер. Разве что от скуки.
– Это суеверие, – мягко объяснила Ольга Арташезовна, причем на оперу оно не распространяется. Мой супруг несколько раз дирижировал «Пиковой» – и ничего.
Она подошла к лестнице и элегантно спустилась на нижний этаж в туалет.
– Я бы так не сказала, – задумчиво произнесла ей вслед вдова хирурга. – Он тоже плохо кончил. Нет, подумать только обыкновенная «Пиковая дама»!
Оксана затормошила Елену:
– Ну дальше, дальше…
– Я ему тоже говорила: возьми Чехова или Петрушевскую, – нет, говорит, только «Пиковую даму».
– Он самоубийца, – заключила вдова поэта, – он был просто самоубийца.
Зинаида Никитична спросила с некоторым подозрением:
– Вы плохо жили? Он вам изменял?
Елена возмутилась:
– Откуда вы взяли?
Оксана не успокаивалась:
– Ну дальше, дальше, что с ним дальше…
– Начал репетировать и чувствует: не идет.
– Кто не идет? – испугалась Катя.
– Да «Пиковая», «Пиковая»! – закричали все на нее. – Слушай внимательно.
Елена всмотрелась куда-то в неясную даль и сказала:
– Пришел после прогона, положил Пушкина под подушку и…
– Ну!
– И не проснулся. А я книжку взяла, а она на «Пиковой» открыта.
Наступила тишина.
И тут Зинаида Никитична, вдова хирурга Олега Ануфриевича, перекрестившись, сказала:
– Вот что называется душа народа. Это сколько же веков русские люди собирали факты, сопоставляли, делали свои выводы – и вот он, опыт русского народа.
– Да суеверие все это, – хмыкнула Ульяна Голлербах, – а не опыт русского народа.
Женщины замахали руками, зашикали на вдову художника с истинно русским именем и совершенно нерусской фамилией. Впрочем, ясно, что от мужа.
Чтобы отвлечься от грустной темы, вдова физика сказала:
– А мой Исаак, между прочим, сделал открытие, и его подали на Нобелевскую премию.
Все дамы сразу забыли про «Пиковую».
– А вот интересно, Нобелевская в еврах бывает или только в шведских кронах? – поинтересовалась Зинаида Никитична. – А в русских рублях это сколько? – соображала Катя.
Алина пояснила:
– Его только подали, а он умер.
– Ну и что, – постаралась успокоить ее Катя, – вы получите, поедете туда и получите как наследница. Или вы не наследница?
Все посмотрели на Алину с подозрением.
– Они мертвым не дают, только живым.
Повисло молчание. Все обдумывали явную несправедливость. Потом заскрипели ступеньки.
Снизу поднималась Ольга Арташезовна – в каждой руке она держала по бутылке кагора.
– Господь простит, – сказала она, – я уже помолилась.
Решили организовать застолье. Проигнорировав завет про запрещенный для женщин алтарь, уселись как раз там, вокруг удобного столика, покрытого парчой. Встала проблема, чем открыть и во что наливать. Разбрелись по часовне в поисках вариантов. Никто не был достаточно воцерковлен, чтобы сообразить, что можно, а что нельзя. Эра поголовного призыва в православие еще только разворачивалась.
Катя сунула нос в какой-то церковный загашник и обнаружила небольшой пластиковый мешочек с просроченными, но еще вполне съедобными просфорами. Ольга Арташезовна понюхала продукт и сказала:
– Они же освященные, их никакая плесень не тронет.
Немного волновало отсутствие штопора.
Опытная Зинаида Никитична проявила талант: сняла туфлю, прижала плоской частью подошвы к стене церквушки и сильно постучала донышком кагорной бутылки о внутренность туфли. И произошло чудо: плотная пробка медленно, но верно поползла вверх. Остаток вдова хирурга вытащила золотыми зубами – это было красиво.
Второе чудо уже никого не удивило: в кулере нашли запас воронкообразных стаканчиков, вдетых один в другой. Все перекрестились, абсолютно уверовав в высшую силу.
Разговор пошел веселее. Молодых волновало, смогут ли они найти себе новую половину или уже поздно. Пожилые жены Ольга и Зинаида их успокоили: «Девочки, у вас все впереди, вот увидите, вспомните наши слова».
А Катя вдруг закричала:
– Вам хорошо. Вы богатые, у вас все есть и, главное, все было – и любовь, и поездки, и шубы, и деньги. А у меня муж работал ночным сторожем на автостоянке, и жили мы в Коммунарке и только ждали: еще немного – и нам повезет, надо потерпеть. Вокруг призывали на митингах и по телевизору – проявите инициативу, займитесь бизнесом, начните с себя. Мы старались, мы так старались, а потом приехали ночью бандиты на разборку, его застрелили – случайно, не его искали, даже извинялись потом. Они автостоянки спутали. Он у меня не здесь похоронен, он в деревне на погосте.
– Кому же ты цветочки положила? – удивилась Елена. – Ты же у меня прямо из рук вырвала.
– А меня с собой взяли операторы, а то одна вдова не пришла, а им комплект нужен. И я согласилась. Мне и платье подобрали, и туфли, и даже шубу. Ну причесали, конечно.
Женщины не знали, как реагировать. Зинаида предпочла промолчать. Ей было жалко Катю. Она сама была из деревни и очень хорошо знала, что такое погост.
Ольга Арташезовна подошла к пианино и прошлась по клавишам. Звучало неплохо. Она подвинула табурет и начала что-то нежное, лирическое, располагающее к слезам и воспоминаниям.
Ульяна повернулась к Анаид и сказала:
– А у меня уже есть.
– Кто? – не поняла вдова политика.
– Любовь, – мечтательно произнесла вдова абстракциониста. – Он мне помогает с галерейщиками связываться.
– У меня тоже есть, – призналась Анаид, – но он совершенно других взглядов, даже не понимаю, как это получается, он Борьку – просто ненавидит. Он меня любит.
– За что ненавидит?
– Что меня мало любил Борис. Политику больше.
– Да что ты говоришь?! – уважительно отреагировала Ульяна, даже с некоторым чувством зависти.
– Ну… А мне страшно, будто я предатель.
Ольга Арташезовна оглядела приунывших подруг и вдруг заиграла польку Штрауса-отца. Девушки переглянулись, потом скинули ненавистные каблуки и выскочили на свободное пространство – очень захотелось танцевать. Особенно здорово танцевали Елена и Алина – и той и другой необходимо было сбросить утомительное чувство похоронной верности и начать жить своей жизнью. Вдруг Катя завертелась, как волчок, – вокруг своей оси, до потери равновесия, до безумия, до возвращения своей собственной души в онемевшее тело. Ульяна тоже скинула туфли и схватила негодующую Зинаиду Никитичну – та даже не успела охнуть, но выражение неодобрения еще некоторое время показывали опущенные уголки ее рта. Потом вдруг начались притопы – пианистка перешла на казачок. А уж в притопах Зинаида Никитична не знала себе равных.
В этих женщинах кипела жизнь. Некоторые даже не успели детей родить. Так захотелось счастья, так захотелось любви. И вдруг поверилось: будет!
Оксана вдруг схватила шубу и полезла вверх, цепляясь каблуками за невидимые уступы стены.
– Ты чего? – закричала ей Анаид. – Ты куда?
Оксана знала: если она чего-то захочет, то ей все удается. Вот она лезет к окну, и она его вышибет, или выдавит, или просто откроет. И открыла! Выбралась сквозь узкий высокий пролет и сиганула вниз, увлекая за собой оторвавшуюся от карниза занавеску. За ней уже карабкалась Анаид.
Ольга перестала играть, все повернулись к скалолазкам.
Остальные стояли и смотрели. Из открытого окна сильно дуло.
В это время у охранников назревал конфликт: младший Артем хотел смотреть по маленькому телевизору, единственному их утешению в ночной работе, соревнование по теннису «Австралия Опен», а его напарник Саша, наоборот, включил и даже хорошо настроил ток-шоу Соловьева: его интересовала политика,
