приходили охотники, и трижды она чудом уцелела. Испугалася медведица за медвежонка и урчала тихо от горя, что нет ему мирной берлоги. Сова над нею сжалилася и предложила: «Ты, матушка, ежели желаешь, спрячь медвежонка. Едва он родится, я три раза ухну и в ночной покров его запеленаю. С тех пор будет он цел, невредим, никто его не выследит. Каждую луну будет личину менять и к новой жизни прилаживаться. Только и ты его боле не признаешь».
Ночь выла медведица, а на следующую призвала сову. Как условилися, так и вышло: родился медвежонок, медведица его вылизала, сове вынесла. Та ухнула трижды, головой повертела и взметнулася ко своду небесному. Подцепила клювом край неба и потянула покрывало. Укутала в него медвежонка, запеленала и унесла прочь.
Медведь-батюшка не скоро, да сдюжил с охотниками окаянными. Впредь не ступали они во лесок. И зажили звери одною большою семьею. А медведица все по леску бродила, в гнезда, дупла, норы, пещеры да реки заглядывала, и в каждом детеныше чуяла медвежонка. Тако ходе она до сих пор, и всматривается в морды песьи, лисьи, птичьи, рыбьи; сморгнув медвежью слезинку, видит повсюду своего медвежонка.
Ее печальная речитативная песня закончилась, и ветер, устыдившись, перестал балагурить. Илия не решался спросить, верные ли выводы он сделал. Но мораль сказки залегла на лице Рогневы глубокими морщинами и дрожащими веками. Илии послышалось, что Рогнева втянула увлажнившимся носом воздух слишком громко.
– Люблю сказки о животных, – ее голос вернулся к прежним интонациям и громкости. – У нас имеется такой праздник, когда мы наряжаемся. Надеваем маски зверей, и многие вещи, которых мы обычно стесняемся, становятся позволительны.
– И какой у вас костюм? – дерзнул поинтересоваться Илия.
– Не пытайтесь услышать то, чего вам не сказали, – подметила она с дидактичными нотами. – В разные годы я наряжалась в корову, медведицу, козу, сову и гусыню. Это забавный зимний праздник, поэтому костюмы всегда теплые и многослойные. Лучше скажите, кем бы вы хотели быть в животном мире?
Вопрос был праздным, но Илия всерьез над ним задумался. Он подумал, что ему нравились лошади, собаки и мыши, но это вовсе не значит, что он хотел бы ими быть. Непрошеная мысль просочилась в фантазии. Он вспомнил об отце с его броским прозвищем, и Илии сделалось тошно. Потому он внезапно для себя ответил:
– Я бы хотел остаться человеком.
Рогнева сначала удивилась, а потом выказала свой скепсис.
– Человек не самое сильное животное в дикой природе.
– Но самое приспособленное, – он вновь сказал раньше, чем подумал.
Риторическая манера Рогневы могла разболтать любого.
– Желаете приспосабливаться?
– Не вижу в этом ничего постыдного. Человек может культивировать мир вокруг – облагородить его делами и мыслями. Мне не зазорно так приспосабливаться.
– Я вас вовсе не стыдила, – мягко заверила она. – И ответ действительно хороший, если позволите дать ему оценку.
– Спасибо.
Вдруг Илии подумалось, что все, о чем они говорили, реально. Даже не звери, вышедшие из леса, сели в просторных кабинетах с резной мебелью, чтобы оставлять отпечатки своих когтистых лап на отбеленных бумагах, а сам лес был здесь. И королю было в нем страшно не от того, что он боялся зверей, а от того, что не хотел, чтобы человек в нем стал охотником. И он сказал:
– Я согласен.
Рогнева отвлеклась от внимательного изучения дна своей чашки.
– С чем согласны?
– Я поговорю сегодня с Тристаном. Не буду приказывать, но могу его убедить провести ритуал.
Лес вокруг, претворенный в столы, стулья, обшивку стен, трость Рогневы и паркет на полу, молчал. Только жертвенные дрова посвистывали и щелкали, сгорая.
– Спасибо, – без пафоса, но с выражением ответила Рогнева, словно концовка сказки только сейчас пришлась к слову.
Весь следующий день был посвящен уговорам Тристана. Рыцарь оказался противником идеи пробуждения вождя. Илия в который раз хватался за голову и вспоминал слова отца: «Работа короля – это вечное посредничество в переговорах – между народом и своими управленцами, между двумя повздорившими вассалами, между другими правителями и самим собой». Все только начиналось, а он уже безумно устал.
– Тристан, – прервал он очередные возмущения. – Просто по пунктам, что тебя не устраивает в моем решении? Первый, второй, третий. Кратко.
Адъютант одернул полы кителя и будто выровнялся по стойке смирно. Илия готов был поспорить, он сделал это намеренно, чтобы подчеркнуть свою подневольность. Король поставил их всех в сомнительную ситуацию: откажись Тристан, Рогнева увидит Илию слабым и неспособным договориться даже с самым верным рыцарем. Номинально он не приказывал, но фактически выбора Тристану не оставил. Адъютант даже оценил, насколько быстро менялся Илия, превращаясь в короля, который сможет их спасти.
– Пункт первый: Рогнева – очевидный манипулятор, который обвел тебя вокруг пальца своими сказками, слезливыми историями и укорами в твоей элитарности. Пункт второй: у нас даже нет подписанного договора о военном союзе, а если бы и был, при определенных раскладах бумага рвется очень легко не только физически, но и морально. А у нее, – он ткнул указательным пальцем в стену, – это моральное право найдется очень легко, когда она узнает твою тайну. Да, «когда», а не «если», потому что мы уже изрядно выболтали. Тут вокруг Хором вся Лига хороводы водит, как на местном празднике. Я помню, пункт третий: мы вообще не знаем, чем это закончится. У них даже нет проводника. Это вообще совсем не то, что агнологи изучили. Но, допустим, мы теперь знаем, что пробужденный герой реально может встать и пойти без посредника. И есть небольшая разница: Ламель, очевидно, спал. Он был жив, зачарован, но жив. А вождь мертв. Патологоанатомы констатировали его смерть. Он там лежит и разлагается уже пару месяцев!
– Рогнева говорила, что его мумифицировали.
– Истина, мерзость-то какая! Ты хочешь, чтобы я это оживил?! – скривился он.
– Я хочу, чтобы мы все могли защититься. Без вождя Радожны не объединятся. В нынешнем состоянии союзниками нам они не станут.
– Как бы потом эти союзники против нас же не обратились.
– Не обратятся, – твердо пообещал Илия, будто был абсолютно уверен. – Ты помнишь Пророчество? Сражающиеся друг с другом древние герои должны через проводников быть в кровном родстве. Проводника нет. А Курган мне точно не родственник.
Недовольный Тристан нахмурился.
– А вот это я должен проверить.
– Ну проверяй! – усмехнулся Илия, всплеснув руками.
– Не ерничай. Я запрошу срочное расследование в Эскалот. И пока не получу подтверждение, официального согласия я не дам.
– Ты стал бюрократом, – сказал Илия и поморщился.
– Кто-то должен. И спроси отца. Он обязан знать. Возможно, он вразумит тебя.
Тристан произнес это,
