штаны и прошёл к амвону по правую сторону от алтаря. Это изваяние куда больше походило на балкон Джульетты, чем наша театральная декорация. Я вспрыгнул, зацепившись за край, и подтянулся, приземлившись на тесный ораторский пятачок. Мыть тут было особо нечего.
Через минуту послышался скрип отпираемой двери. Я поднял голову – входил отец Лерри. Он не сразу понял, что кто-то внутри есть, потому сильно испугался, да ещё чуть не споткнулся о ведро с тряпками. Даже за сердце схватился.
– Простите, отец Лерри, – сказал я. Мой голос разлетелся эхом.
Сонный Лерри вновь дёрнулся. Я стоял наверху, и он не сразу понял, откуда говорили.
– Это я, Макс Гарфилд.
Он меня завидел и глубоко выдохнул.
– Больше не смей меня так пугать, – сказал он, присев на скамью в последнем ряду.
Пока он там в себя приходил, я перепрыгнул через балконное ограждение и поведал Лерри, как его полковой сослуживец отправил меня драить эту чёртову церковь. «Чёртову» я, разумеется, опустил.
– Я всегда мою с вечера, – сказал священник.
– Знаю. – Я скомкал тряпку и отправил в ведро. Потянул спину и бессовестно зевнул. – Мистер Дарт просто хотел меня как-нибудь унизить. Он знает, что я церкви не одобряю.
Лерри кивнул:
– Ты сделал нужное дело. Пересилил себя.
– А что толку? В голове ничегошеньки не прояснилось.
– Это сейчас тебе так кажется. – Священник тронул указательным пальцем коротко стриженный седой висок.
Я пожал плечами. Да и после того, что я тут начудил, вряд ли меня Иисус теперь примет, если я вдруг передумаю.
– Мне осталось закончить с кафедрой, и я проваливаю.
– Можешь оставить, – сказал Лерри. – Дальше я сам.
– Нет, – покачал я головой. – Не могу. Я за свои поступки отвечаю. И наказания свои отбываю до конца. Ими я тоже дорожу. Они часть меня.
Отец Лерри не стал возражать. Пока я работал, он удалился в свой кабинет и вскоре вышел, облачившись для отпевания.
Наконец, я расслабленно выдохнул.
– Ну, вот всё и готово. Всё, что мог сделать для Тео, я уже сделал.
Священник кивнул. С сосредоточенностью он принялся расставлять разного рода утварь для службы. Я, опёршись о стену, почему-то приуныл и не спешил отчаливать. Стоял и наблюдал за Лерри, и в какой-то момент – даже объяснить не могу – внезапно появилось острое желание понять этого человека. Во мне без преувеличения полыхала одна въевшаяся мысль. Глаза, блуждавшие в этот момент по закоулкам церкви в поисках какого-нибудь рояля в кустах, подсказали, как решить эту задачу, сохраняя декорум.
– Отец Лерри, – сказал я. – Вы позволите?
Он оглянулся и вопросительно уставился на меня. Я указал на деревянный конфессионал[78], притаившийся в углу.
– У вас найдётся для меня минутка? Пожалуйста!
Священник отставил поднос с кропилом и медной чашей.
– Идём, – сказал он мягко, но у меня всё равно колени подогнулись.
Чёрт добровольно тащился в чан со святой водой.
А ведь старина Лерри – священник от Бога. Как понял, что я ему хочу лапши на уши навешать, так ни разу на меня больше не посмотрел. Очевидно, чтобы я от него вдруг не закрылся, не успев выговориться.
Он вошёл в правую дверцу исповедального шкафа, оставляя для меня левую. Меня это позлило, потому как я – человек принципов и привычек.
Я Адаму в начале семестра этот момент сразу прояснил: правая сторона шкафа – моя. Хотя эта штука больше напоминала пыточный механизм. В одной книжке Адама видел. Назывался «Железная дева» (пикантно, на мой взгляд). По размеру он казался как раз как одна из этих кабинок. Туда ставили бедолагу, как швабру в чулан, и захлопывали дверь. Внутри на стенах были усажены длинные гвозди. Они протыкали пытаемого таким образом, чтобы не задеть жизненно важных органов, и человек, мучаясь, выдавал информацию.
Меня собирались так нанизать, чтоб я покаялся. То есть это я сам себя решил подвергнуть такой экзекуции. Для эксперимента. А потом сам себя испугал.
В общем-то, я ломался недолго, пару минут где-то. Представлял себе эти гвозди, и как они мне в тело, как пиявки, впивались. Захотелось в туалет, и тут же голова заболела, и подступила тошнота, прям как в детстве, когда нужно было к врачу на укол и на ходу сочинялись отговорки. Я ухмыльнулся, заложил язык за щёку и завалился в левую кабинку.
Внутри оказалось угрюмо, тесно. Как в гробу, наверное. А ещё я сразу подумал о Мэтью. Он бы застрял тут, как тот кальмар в кладовке. Пахло старым деревом и маслом. Я опустился на узкую скамеечку, едва умещаясь и недоумевая, что вообще тут забыл.
В полной тишине вдруг резко отворилась крохотная створка по левую сторону. Я мотнул головой, чтобы чёлка легла, как надо. Если Господь это видит, то я должен нормально выглядеть. А как же!
Лерри молчал, и тогда я выдал мрачно:
– Здесь мило. Только тесновато.
Тишина.
Я сглотнул, попытался сконцентрироваться.
– Мой отец тоже воевал, – сухо выдал я. – Знаете, у него вся жизнь по полочкам разложена, всё в ней анализируется и поддаётся жёсткой логике. На войну он уезжал чёрствым сухарём с коркой прагматизма, таким же и вернулся.
Вновь молчание.
– Я хочу спросить у вас. Я… знаю про ваше прошлое. Про женщин.
Не отозвался. Наверно, и бровью не повёл и внутренне был спокоен, как этот алебастровый святой в нише.
– Я слышал об осколке снаряда, которым вас ранило. Вы тогда закрыли собой мистера Кочински. Он вам по гроб жизни теперь благодарен… То есть про гроб – сейчас это лишнее… Чёрт! Ох, простите!
Никакой реакции.
– Но на вас это ранение сильно отразилось, – попытался я контролировать речь разумом. – Вы уже сколько лет здесь служите?
– Должно быть, уже много, – заговорил Лерри. Голос из-за деревянной панели звучал гулко и безлико.
– Я не вправе спрашивать, но во мне это сидит. Понимаете, мне это важно.
– Что тебя мучает, Макс?
Я запустил пятерню в волосы.
– Вы так просто отказались от женщин в угоду церкви. Из-за войны. В таком юном возрасте. Вам ведь было, как мне сейчас, верно? Мне просто интересны ваши мысли в тот самый миг. Как вы для себя это решили? О чём думали? Что вот с сегодняшнего дня я больше не тот, кем всегда являлся, да? Как это в голове происходит?
Я представил, как Лерри повернул ко мне лицо, почувствовав сквозь стену мою внезапную сконфуженность. Может, и не стоило говорить всё это, но уже поздно было идти на попятную.
– Макс, священники занимаются сексом, – сказал Лерри просто, без обиняков.
– Но
