class="p1">— То есть, ты всё это затеял, только чтобы доказать, что лучше других? — спросил я.
— Ага, — парнишка не мог долго пребывать в покое. Вот и сейчас, пододвинув разбитый табурет к столу, он пристроил на него тощий зад и принялся выстукивать по столешнице незамысловатый ритм.
Сначала — двумя пальцами, затем — ладонями, кивая в такт и двигая плечами…
— Хочешь знать, почему я убил родителей? — не поворачиваясь, не прерывая ритма, спросил Шаман.
— Нет, — я чуть поменял позу, сеть звякнула, от кожи повалил дым… Окно теперь было закрыто, и в комнате явственно запахло подгоревшей кашей. — Но ты всё равно расскажи. Облегчи душу.
— Они меня не понимали, — кажется, он меня даже не слышал. — Эти их вечные придирки… Знаешь, что делала мать, когда я приносил двойку? Запирала меня в чулане. В темноте. А там было скучно. НЕВООБРАЗИМО скучно. И тогда я брал всякие там вёдра, миски, переворачивал кверху дном и начинал стучать…
Вдруг он заработал руками в таком быстром ритме, что движения стали размытыми, а моя голова наполнилась ватой и сделалась лёгкой, как мыльный пузырь.
Всё время Шаман искоса поглядывал на меня, словно проверяя, какое впечатление производит.
Странно.
Было в этом его стуке что-то…
— А что в это время делал отец? — спросил я, пока мысль не убежала.
— Отец, — выплюнул так, словно это был паук. — Его никогда не было дома. Я-то, дурачок, всё ждал, что он появится, спасёт меня от этой стервы… Но знаешь, что? Отцу было на меня насрать. А я всё равно продолжал его любить.
Эдипов комплекс наоборот, — вскользь подумал я. — Может, в этом что-то есть?
— Но кроме этого, — казалось, ритм заполнил мою голову целиком. И чтобы ему сопротивляться, я должен говорить… — Кроме того, что мать тебя запирала… Было что-то ещё?
Я — переговорщик. Надо об этом помнить. Это сейчас — главное.
— Ха! — неожиданно вскочив, Шаман в два прыжка оказался рядом и задрал майку, оголив живот.
— Господи помилуй, — вырвалось у меня против воли.
— Его нет, — Шаман тщательно заправил майку в штаны и вжикнул молнией на куртке. — Я это знаю ТОЧНО, потому что ОН — парнишка ткнул пальцем в потолок. — Мне не помог. Может, я как-то не так молился, или ещё что… Но этот засранец никогда не обращал на меня внимания. Всё пришлось делать самому.
— Что? — я попытался сглотнуть, но не смог. — Что ты сделал?
— Зная, когда эта стерва заявится в чулан… Со своим маникюрным набором, в таком кожаном кошельке… Я начинал стучать. Я представлял себя окруженным непроницаемой стеной из камней, через которую не может пройти никто. Никто… И однажды у меня ПОЛУЧИЛОСЬ.
Улыбка его на миг сделалась совершенно маниакальной, и вдруг, неожиданно, я понял одну страшную вещь: я ошибся.
Этот подросток не был психом. Его разум был острым, как скальпель, и холодным, как потопивший «Титаник» айсберг.
Его безумие зашло НАСТОЛЬКО далеко, что оказалось за пределами шкалы измерений, стало невидимым, превратилось в норму.
Он был Джокером.
Когда я перехватил его взгляд, моя душа убежала в пятки, прогрызла путь наружу, сквозь кожу и подошвы ботинок, и скрылась в неизвестном направлении, воя от ужаса.
— Что… — я облизнул губы, вновь почувствовав привкус крови. — Что у тебя получилось, Шаман?
— Сделать так, чтобы она никогда больше не причиняла мне боль. Ни она, ни отец. Она — своими щипчиками, а он — своим равнодушием.
Пока парнишка говорил, лицо его оставалось совершенно пустым. Как поверхность воды в ведре.
— Как? — спросил я.
Вопрос был лобовой. Любой новичок в школе разведки знает: НЕЛЬЗЯ задавать вопросы в лоб. Такая техника заставляет допрашиваемого уходить в себя, замыкаться. И применять её можно только в одном случае: когда нет другого выхода.
Я ошибся. Ошибся во всём, и посылая Машу с важной, как мне казалось, информацией, я сделал всё неправильно.
Он не был маньяком!
Этот человек действовал совершенно разумно, осознанно и продуманно.
То, что я узнал от вивисектора — неправда. Впрочем, он-то так не считал, Платон Федорович был УВЕРЕН в своих выводах.
Будучи и сам не от мира сего, в Шамане мой мучитель видел единомышленника, себе подобного.
Платон Федорович мечтал изменить мир к лучшему — в своём понимании. И был искренне уверен, что Шаман хочет того же.
Но сейчас, в эту самую минуту, я понял совсем другое: этот пацан не собирается менять мир. Он хочет его уничтожить.
А теперь самое главное: он прекрасно знает, как это сделать.
Помнишь, мон шер ами, того мальчишку, из поезда? Молодой, талантливый, непризнанный… Гении — на то и гении, что знают, как уничтожать миры.
Не у всех, правда, хватает духу попытаться.
У этого хватит, шеф. У ЭТОГО — хватит.
А у меня почти не осталось времени, чтобы всё исправить.
Дело в том, что кроме психологии, на допросах применяют различные психотропные средства, после которых мозг обычно становится похож на подрагивающее желе.
Но у меня никаких средств, кроме себя, не было.
— Как ты избавился от издевательств матери? — повторил я вопрос, задав уточняющие параметры. — Колдовство? Магия? В тебе открылись сверхъестественные способности?
По словам Алевтины, для того, чтобы открыть в себе магический дар, нужно пройти «инициацию». Проще говоря, пережить травмирующее событие такой мощности, чтобы организм САМ попытался найти выход…
С ней произошло нечто подобное — я только сейчас понял, как рассказ Алевтины похож на рассказ Шамана.
Она тоже сожгла родителей — в неконтролируемой вспышке магии.
Отличие одно: Шаман действовал совершенно осознанно. И не испытывал по поводу своего поступка никаких сожалений.
На последний мой вопрос парнишка рассмеялся.
И смеялся долго, запрокинув голову и дёргая выпирающим кадыком.
А потом вдруг сделался совершенно серьёзен и посмотрел мне в глаза. Ну, в глаз. Впрочем, это уже детали.
— Я не верю в магию, — сказал он. — Нет, я знаю, что подобный вид энергии существует — взять хоть бы тебя, стригой. Ты — существо безусловно магическое, ибо без магии мёртвое жить не способно.
— Так значит…
— Я не верю, что магия — или люди, ей владеющие — НУЖНЫ.
— А ты — нужен?
— Я — венец творения, — подросток скромно потупился. А потом улыбнулся лёгкой, светлой улыбкой. — И я ДОКАЖУ это тем, кто…
Он замолчал.
Вдруг, внезапно и окончательно, я прозрел.
Оговорка по Фрейду — так это называют психологи. Шаман отчаянно, до безумия хотел, чтобы его услышали…
— Послушай… — я облизнул губы. — Тебе не обязательно всё это делать.
— А вот и нет! — он опять улыбнулся — широко, бесшабашно, по-мальчишески. — Я ДОЛЖЕН. И я так хочу.
Ты не сможешь ему помешать, мон шер ами. Он — новый Гаммельнский крысолов, слабоумный пастушок из Клуа… Тебе остаётся только его убить.
Пастушка из Клуа науськивали монахи, — возразил я. — Им было выгодно, чтобы юродивый затеял новый Крестовый поход.
И мы должны докопаться до того, кому выгоден «поход» Шамана.
— Ты ведёшь людей к краю пропасти, — сказал я вслух, обращаясь к парнишке. — При этом глаза завязаны не только у них, но и у тебя.
— Ты не прав, — он очень серьёзно покачал головой. — Уж я-то ТОЧНО вижу, куда иду. А остальные просто пойдут на звук.
И он вновь застучал. Теперь уже — носком кроссовка по полу. Стук выходил звонкий, гулкий, вот к нему присоединилось притопывание второй ноги — парень начал отбивать чечётку.
Он двигался легко, расхлябанно, с показной ленцой, но кроссовки мелькали над полом, как бешеные.
А ещё он щелкал языком — и эти щелчки отдавались в моих рёбрах, словно удары пуль в бронежилет: знаешь, что не пробьют, а всё равно больно.
— Знаешь что, — Шаман отколол коленце и пару раз хлопнул в ладоши. Мой взгляд невольно прикипел к его лицу. — Про родителей я тебе соврал. Не то, что я их убил. А то, что мамочка меня мучила. На самом деле, это был отец.
Его скачки сделались похожи на дикий первобытный танец, а мои кости вибрировали в ритме этих прыжков. Мне и самому уже хотелось пуститься в пляс.
Сбросить сеть, тряхнуть слежавшимися волосами, выпустить затхлый пыльный воздух из лёгких… Я чувствовал, как дрожат поджилки,
