под себя. Любыми методами. И, самое страшное, что я начинала прогибаться. Унижает и ласкает. Возносит в небо своим одержимым поклонением и тут же скидывает в грязь наглыми, унизительными намеками. Каждый в этой зале знает, что я с ним сплю. Что он имеет меня каждую ночь и остается со мной до утра. Проклятый ублюдок этим швыряется при любом удобном случае. И иногда мне кажется, что его завожу не я, а осознание того, что он это делает с дочерью самого Лебединского. Я сжимала нож, и мне казалось, я готова сломать и погнуть железо под похотливыми взглядами его придворных псов, рассматривающих меня, как экзотическое животное.
И я ждала его прихода впервые. Ждала, сжимая тот самый нож в жажде всадить ему в сердце, и пусть все закончится именно сегодня. Его смертью. А потом моей. Логично и закономерно. И…не смогла. Потому что он ко мне прикасался…потому что снова погрузил в порочное безумие своей жуткой власти над моим телом. Одним взглядом через зеркало, голосом…Ласками. Развращенными, грязными ласками, которыми он ставил пятна на моей душе. Вместе с красным шелком, скользящим по моей коже, на мне проявлялись эти знаки принадлежности ему. Адская фантазия, извращенная и такая же дикая, как он сам. Все, что цыган творил со мной, выходило за рамки моего понимания. Ману клеймил, подписывался, отчеканивал на мне свои права, а я стонала от удовольствия. Смотрела в завораживающие волчьи глаза и всхлипывала под его пальцами…потому что знала, что они могут делать с моей плотью. Потому что жаждала их вторжения. Его вторжения в меня. Рычания и ругательств, бешеных поцелуев-укусов. И я отвечала ему…впервые яростно отвечала на каждое прикосновение. Понимала умом – он безумец и психопат, он аморальный мерзавец, который погружает меня в свой ад, и не могла остановиться, не могла больше кричать «нет»…особенно когда увидела, как нож входит в его тело, а этот чокнутый, ненормальный ублюдок продолжает меня целовать и ласкать. Оказывается, чья-то одержимость тобой заражает так же, как и самая опасная болезнь. Она льстит самым темным уголкам твоей сущности, она заставляет верить в свою уникальность. И когда я видела это алчное безумство в глазах Алмазова, меня пронизывало острыми иголками удовольствия от понимания, насколько он меня желает.
Смотрела, как он застегивает штаны, тяжело дыша, подбирает нож с пола и чувствовала, как вдоль позвоночника опять ползет липкое ощущение страха. То самое предчувствие, что все не такое, каким кажется. То самое ощущение скользкого тонкого льда под ногами. Его взгляд…Многие говорили о том, что у него жуткие глаза зверя, а мне казалось, что они слишком откровенные, слишком яркие. Он умел разговаривать взглядом. Если хотел…И я видела там нечто такое, что заставило меня обхватить плечи руками и вздрогнуть.
– Говоришь, он для тебя бессмертный? А ведь он все же умер, птичка…ты его убила. Не боишься мертвецов, девочка-смерть? Не боишься, что он вернется с того света, чтобы покарать тебя?
Он ушел, а мне стало страшно…почему-то невыносимо страшно. Как будто каким-то дьявольским образом цыган знает, о чем говорит. Ощущение, что ОН МЕНЯ ЗНАЕТ… и знает лучше, чем я сама. И я слышу треск льда под ногами, понимая, что вот-вот провалюсь куда-то, откуда уже не будет выхода. Кто он такой? Кто прячется под маской? Сам дьявол? Возник ниоткуда, из преисподней для того чтобы сводить меня с ума. Издеваться, унижать, мучать. Я бросилась к ящикам его стола. Отодвигая каждый из них, перетряхивая содержимое, скользя пальцами по бумагам. Пусто. До отчаянья пусто. Он что-то скрывает. У него есть какая-то тайна, неизвестная никому, кроме него самого. Залезла под матрас, под подушки. У каждого есть нечто сокровенное, что он прячет от чужих глаз. У каждого есть материальное воспоминание из пошлого. Люди так устроены. Они любят возвращаться туда, где им было хорошо…или плохо. Если, конечно, он человек. Но ничего, кроме чистой бумаги и нескольких масок, я там не нашла.
Стащила с себя шаль, отшвырнула в сторону, оглядываясь по сторонам, скользя взглядом по стенам, портьерам, шторам. Ничего здесь нет. Слишком умный, чтобы оставить следы для меня или для кого-то еще. В ярости ударила кулаками по стене. Проклятая клетка, проклятый цыган! И под руками что-то щелкнуло. В ужасе дернулась назад, видя, как открывается углубление в стене.
Шкатулка. Маленькая. Настолько маленькая, что может поместиться на ладони. Я протянула за ней руку и услышала шаги в коридоре, захлопнула дверцу тайника, лихорадочно сдергивая покрывало с постели, закутываясь в него.
Дверь распахнулась, и я увидела несколько служанок во главе с Марой. Она следила за порядком в замке и нанимала прислугу.
– Ману передал вам, что рассмотрел вашу просьбу и распорядился, чтобы вы вернулись в вашу комнату. Теперь вы не будете спать в его комнате.
– Просьбу? Сейчас?
Бросила взгляд на стену и снова на служанок. Девушки собирали мои вещи и драгоценности, а одна уже застегивала на мне халат.
– Неуклюжая. Одевай жену баро, да пошустрее.
– Я сама оденусь, – завязала тесемки халата, поправила воротник, – новая комната говоришь?
– Да. Более того, для вас выделили просторную, великолепную спальню в другом конце этажа. Наш баро невероятно щедр к вам, Ольга.
Я её восторга не разделила. Сама не понимала, почему начинаю нервничать.
– Где Мира?
– Мы не знаем. Видели её перед ужином. Возможно, все еще прислуживает за столом. Идемте, наш баро велел, чтобы вас переселили, как можно быстрее. Он хочет вернуться отдохнуть.
Усмехнулась, поправляя волосы и глядя в зеркало на отметины на шее, оставленные им. От меня? Это такое неожиданное счастье или очередная игра в кошки-мышки? Или решил привести к себе другую, более сговорчивую и покладистую?
«Ману меняет любовниц так же часто, как и свою маску. Утром трахает одну, вечером другую. Его шлюха скоро ему надоест, и он вспомнит о нас».
Пусть вспоминает. Избавит меня от своего извечного внимания. Только внутри все сжалось в тугой узел. Неожиданно. Непривычно и очень сильно. Даже дышать стало больно. Я шла следом за Марой, и меня не отпускало ощущение, что я не хочу в другую комнату. Не хочу спать одна в холодной постели, не хочу думать о том, что он привел в свою спальню одну из тех…внизу. Что они оказались правы, и я ему надоела. И за эти мысли я ненавидела себя. Презирала с такой яростью, что, казалось, я готова снова ступить с подоконника в бездну, лишь бы не осознавать, что становлюсь зависима от цыгана настолько, что мне причиняет боль мысль
