не напоминавшей тесную хрущевку, в которой жил сам Павел (и подавляющее большинство советских граждан). На входе их встретил консьерж. Они поднялись на лифте и вскоре оказались в просторной, тускло освещенной квартире с паркетными полами и высокими потолками. Квартира, очевидно, принадлежала кому-то из советской элиты, о чем свидетельствовала обстановка: обои с тиснением на стенах, огромные ковры на полу, шкафы с инкрустированными дверцами. Даже античные колонны в прихожей!
Антон выдал Павлу тапочки и провел его на кухню размером почти со всю квартиру Павла. Негромко играла оперная музыка. Посреди кухни стоял большой стол, накрытый для ужина. На бутылках с алкоголем красовались этикетки с названиями, которые ни о чем бы не сказали большинству советских граждан: Hennessy V.S, Red Label, Jameson…
Антон с Павлом были не одни. У плиты стоял человек, чей пол Павел никак не мог определить. На вид ему было чуть за шестьдесят, он был одет в стильный экзотический халат, в одной руке держал сковороду и что-то переворачивал на ней лопаточкой. Вскоре Павел понял, что это мужчина, но очень похожий на женщину. Человек повернулся к гостям, улыбнулся, осмотрел Павла с головы до ног и сказал:
– Вот это красавца ты привел, Антон. Я так устал от женоподобных педиков, которых ты постоянно притаскиваешь. Поужинаем и сразу перейдем к делу. Не хотите ли французского коньяка? – Он кокетливо улыбнулся Павлу.
Голос и манера поведения пожилого мужчины показались Павлу женоподобными и отталкивающими, ему не понравилось, как прозвучало это «сразу перейдем к делу». Он вдруг почувствовал, что как можно быстрее хочет отсюда уйти.
«Что я здесь делаю? – подумал он. – Что это за урод? Почему Антон живет с ним?»
– Я ухожу! – резко сказал Павел, повернулся и выбежал из кухни, оставив мужчину в халате в недоумении. Антон бросился за Павлом.
– Подождите! Он хороший человек! – Антон окликнул Павла сверху, когда тот бежал по лестнице, перемахивая через несколько ступенек. – У него есть связи, он может тебе помочь!
Но Павел и слышать об этом не желал. Всё, чего он хотел, – раствориться в толпе и никогда больше не видеть ни Антона, ни его сожителя. Он добрался до первого этажа, проскочил мимо консьержа и выбежал на улицу[276].
После короткого перерыва у Павла снова появились дела в Москве. Третий визит в столицу закончился знакомством с Кириллом, привлекательным молодым человеком, которого он тоже встретил на Казанском вокзале. На этот раз Павел пригласил Кирилла в гостиницу «Ленинградская», в которой остановился. Уже не брезгуя анальным сексом, Павел позволил себе раскрепоститься. Позже он узнал, что Кирилл – оператор в телецентре «Останкино». Кирилл пригласил Павла побыть зрителем на съемках передачи, запланированных на следующий день, и Павел согласился.
– Там работает много наших, – сказал Кирилл. – На самом деле вряд ли в Москве есть место, где их больше, чем в «Останкино».
На следующий день они оказались в телецентре, высоком бетонном небоскребе, на съемках новостной передачи. Павел занял место в зрительном зале, а Кирилл и другие операторы – за камерами, направленными на серьезного телеведущего в сером костюме. Он зачитывал так называемые главные новости дня.
После съемок Кирилл провел для Павла экскурсию. Среди спешащих ассистентов, декораторов, гримеров и многих других сотрудников «Останкино» Павел замечал известных людей, которых часто видел по телевизору.
– Это?.. – Он кивнул в сторону мужчины в костюме и галстуке. Тот пронесся мимо с микрофоном и скрылся в одной из студий.
– Он самый, и он тоже из наших. – Кирилла позабавило искреннее удивление Павла.
– А что насчет него? – Павел указал на висевший на стене в коридоре календарь с изображением всесоюзной звезды.
– Да, и он тоже, я же говорил, тут почти все такие. Знаешь, их жизнь очень отличается от нашей. У многих есть связи, их покрывают. Был тут один очень известный театральный режиссер, его поймали с поличным с молодыми мальчиками. Суд проходил в закрытом режиме, и судья уже собирался отправить его в тюрьму, как вдруг кто-то высокопоставленный из партийных, его приятель, видимо, вмешался и заставил прекратить дело. Конечно, такое возможно, только если придерживаешься линии партии и не ругаешь власть. Если нет – никто тебя не защитит.
После экскурсии по «Останкино» Кирилл проводил Павла на вокзал.
– Приезжай ко мне в Москву еще, я буду тебя ждать. Вот мой номер, – сказал Кирилл, протягивая Павлу скомканный листок бумаги. – Ты мне очень понравился.
Признание Кирилла вызвало у Павла неловкость. Да, у него бывал секс с мужчинами, но он не собирался влюбляться в кого бы то ни было из них. Он любил жену и был счастлив с ней – просто время от времени приходилось удовлетворять свои гомосексуальные желания и как-то с этим жить.
«Эти москвичи и правда странные. Позволяют своей болезни взять верх и дают ей волю», – подумал Павел.
– Если хочешь, оставайся со мной и живи здесь, в Москве. Нам здесь гораздо проще, – с дрожью в голосе предложил Кирилл. Казалось, он сейчас заплачет, но его слезы нисколько не тронули Павла, а только усилили неловкость. Не в силах ответить тепло, он сухо сказал:
– Я не могу, у меня семья. Это было бы безответственно с моей стороны.
Они пожали друг другу руки, и, помахав Кириллу на прощание, Павел сел в поезд[277].
Однако по дороге домой Павел никак не мог выбросить предложение Кирилла из головы. Он испытывал неоднозначные чувства. Хотя он догадывался, что его жизнь в Москве, несомненно, была бы совсем другой, несравнимо более комфортной, поддаться своему желанию и принимать на его основе настолько важные решения было совершенно неприемлемо. Павлу не просто было трудно представить двух мужчин, живущих как семья, – он знал, что такая семья порицалась бы обществом и подверглась бы остракизму.
«Нет, уж лучше я вернусь к жене и буду жить, как живут все нормальные люди», – говорил себе Павел, пытаясь вернуть душевное спокойствие.
Он решил на некоторое время воздержаться от поездок в Москву, чтобы отойти от столичных впечатлений и позволить себе «вернуться к нормальной жизни». Однако надежды, что время, проведенное с семьей, ослабит его влечение к мужчинам, не оправдались. В середине 1970‐х семейная жизнь Павла дала трещину. После череды скандалов Анжела оставила Павла и вместе с сыном переехала к матери в деревню[278]. Хотя его семья распалась, Павел сумел воспользоваться обретенной свободой. Он ездил по разным городам СССР по работе и в отпуск, заходил в местные общественные туалеты и бани в поисках партнеров для секса[279].
После нескольких таких поездок и анонимных свиданий с мужчинами Павел понял, что больше не хочет так жить. Страсть, как он всегда и боялся, взяла верх, и он, казалось, был уже не в силах
