class="p1">Чёрное пятно на стене затянулось, а до меня донёсся яростный вопль разочарования, больше похожий на шум дождя в листве.
Ри на моих руках шевельнулась и резко распахнула глаза.
— Рен, — сбивчиво сказала она, — кажется, я рожаю.
Глава 47
Я плыла в темноте, окружённая красным пульсирующим облаком боли. Оно то сжималось, сдавливая всё тело, то его хватка ослабевала, и мне удавалось вздохнуть.
Сквозь тьму иногда прорывались вспышки окружающей реальности. Но я мало понимала, сон ли это или явь.
Рен стремительно несёт меня куда-то
Спёртый воздух помещения, где меня держала Фелиция, сменяется свежим
Чешуя Алого вспыхивает в лучах солнца
Ощущение полёта. Ветер свистит вокруг
— Держись, Ри, пожалуйста, держись!
Слышу голос Рена, пытаюсь улыбнуться, но губы отказываются слушаться.
Снова тьма. Я опрокидываюсь в боль и ускользаю из реальности. Только понимаю, что мы вновь на земле, меня подхватывает множество рук и перекладывает на горизонтальную поверхность.
Я отключаюсь, полностью растворившись в боли…
…Кто-то крепко держит меня за руку. Шепчет что-то нежное на ухо.
У этого кого-то голос Рена.
— Ри, любимая…
Слабо сжимаю его руку в ответ. Я помню, что он причинил мне боль, но сейчас она отступает на задний план. Не могу думать о ней.
Боль. Тьма. Боль.
— РИ.
— Алый, — мысленно отвечаю я, — как ты?
— ВЕДЬМЫ БОЛЬШЕ НЕТ, РИ.
Что-то в его голосе не так. Дракон кажется подавленным.
Молчу. Краем глаза я видела, что случилось с Фелицией, но не испытала никакого злорадства или ненависти. Только облегчение, будто с груди сняли огромную отвратительную чёрную жабу.
Дышать стало легче.
— ОНА СИДЕЛА НА МОЕЙ СПИНЕ, РИ.
— Я знаю, — тихо отвечаю я дракону и вдруг чувствую мощную волну печали, хлынувшую от него.
— ТОГДА ОНА ПРОБИЛА МОЮ ЗАЩИТУ И СУМЕЛА СКОВАТЬ. Я ПОНИМАЛ, ЧТО ДЕЛАЮ, НО ТЕЛО МНЕ НЕ ПОДЧИНЯЛОСЬ.
Закрываю глаза. Всё это кажется таким порождением прошлого, что как будто начинает постепенно терять значение.
— Всё в порядке, Алый, — тихо говорю я, — что было, то прошло.
Печаль постепенно сменяется тихой радостью.
Боль. Череда ярких вспышек боли. Меня обволакивает слепая давящая тишина, я пытаюсь кричать, но из груди вырывается только сип. Я лечу, лечу, лечу куда-то в беспроглядно тёмном пространстве…
Тишину разрезает требовательный сердитый плач. Спустя мгновение к нему присоединяется ещё один, потоньше.
Неужели…
Боюсь распахнуть глаза. Боюсь, что всё это может оказаться дурным мороком, а я увижу перед собой каменные стены и хохочущую Фелицию.
Горячие губы коснулись моего лба, и меня мягко погладили по щеке. Я не выдержала и открыла глаза.
Первое, что я увидела — Рена в окружении трёх женщин в белых мантиях докторского ордена. Он стоял у широкого окна, держа в руках два каких-то свёртка. Они шевелились и сердито кряхтели.
Рен поднял на меня глаза, и я впервые увиедал, как они лучатся любовью и нежностью.
— Ри… — хрипло сказал он и умолк. Без слов наклонился ко мне и бережно передал оба свёртка; я склонилась над ними, и на меня в ответ уставились две пары крохотных глазок: тёмно-синие и карие.
Я задохнулась от счастья, потому что сразу поняла, кого вижу перед собой.
— Матей, — прошептала я, гладя голову сына, покрытую ярко-алыми волосёнками. Он беззубо улыбнулся мне, и я увидела крохотные чешуйки на его щёчке. Сердце пропустило удар, и я воспарила в небеса.
— Дракон, — сказал Рен. Он неслышно подошёл сбоку к кровати, на которой лежала я, и обнял меня за плечи, склонившись над детьми. Прижался щекой к моей щеке, — он унаследовал дракона.
Второй кулёк завозился и вновь заплакал. Я поспешно прижала его к себе и начала неумело баюкать, разглядывая.
Огромные карие глазки и тёмные волосёнки на маленькой головке. Едва заметные очаровательные вмятинки ямочек на пухлых щёчках. Взглянув лишь раз, я поняла, что это…
— Злата, — еле слышно прошептала я, целуя малышку в голову и вдыхая потрясающий цветочный аромат, исходящий от её макушки, — наша доченька.
Рука Рена на моём плече напряглась. Он кивнул и сказал:
— Да. Дочка.
Его голос странно дрогнул, словно он не верил своим глазам, но, когда я непонимающе взглянула на него, он ободряюще улыбнулся мне и притянул к себе.
— Всё будет хорошо, Ри, — серьёзно сказал он, глядя мне в глаза, — мы столько всего пережили, что впору начинать жизнь с чистого листа.
И прижался губами к моим.
Поцелуй был не похож ни на какой предыдущий. Раньше поцелуи Рена были… более формальными, что ли? Но теперь он целовал меня с невыразимой нежностью, и я с готовностью ответила, прижавшись к нему и нежно обнимая наших детей.
Всё будет хорошо. Я была в этом уверена.
— Я люблю тебя, Ри, — выдохнул Рен, — правда, осознал это так поздно…
— Я люблю тебя, Рейнольд Альварес, — ласково улыбнулась я, — и всегда это знала.
Дети в моих руках снова капризно расплакались, то ли обидевшись на нас за отсутствие внимания, то ли решив напомнить о себе.
— И вас мы тоже любим, Матей и Злата, — рассмеялся Рен, а я залюбовалась им с детьми.
Да.
Всё непременно будет хорошо.
Словно в подтверждение этому на моей руке вспыхнула и засияла метка Рена.
Эпилог
Год спустя
Рейнольд
Яркие лучи солнца заливали сад. Я стоял, облокотившись на перила лестницы, спускающейся прямо к дорожке, что вилась меж розовых кустов, и наблюдал, как вокруг беседки из белого камня носятся друг за другом Матей и Злата, заливисто хохоча.
Ри бегала по дорожке вместе с ними, и до меня то и дело долетали её радостные крики: «Сейчас-сейчас поймаю! Кого же мне поймать? Кто здесь такой сладенький?»
И весёлые повизгивания детей.
Я вновь залюбовался ей. Как я раньше не замечал, насколько прекрасна Ри — моя Ри? Как я мог быть таким слепым и поддаться на чары той мерзкой ведьмы…
При воспоминании о Фелиции меня продрал холодок омерзения, и я стиснул кулаки.
Всё это уже в прошлом. Так я сказал Ри, и она согласилась со мной. Перед этим у нас был долгий разговор, в течение которого Ри рассказала мне о всей боли, которую я ей причинил. О своём давящем страхе, который она
