class="p1">— Вперед, Севрюгин!
— Сигай, Белугин!
— Покажите пример!
Мы остолбенело стояли. Крик внизу нарастал. Кто-то пронзительно свистел. Оркестр умолк. По ступенькам торопливо поднимался человек. Нас тихонько подтолкнули в спину, и мы, разбежавшись, разом прыгнули в воду.
Как летели вниз, не помню, но, в общем, приземлились сносно, если не считать ссадин на животах. А вот выбраться из воды оказалось куда сложнее, чем писать резолюции, даже в стихах. Вдруг обнаружилось, что ни Костя, ни я плавать как следует не умеем. Мы не проплыли и десяти метров, как выдохлись и, крепко обнявшись начали тонуть. И что обидно — мы хлебаем воду, а ребята стоят рядом на берегу и кричат:
— Жми, Севрюгин!
— Штурмуй водную гладь, Белугин!
Сколько мы беспомощно барахтались в воде — трудно сказать. Но подбежал Жарков и бросил два спасательных круга, облепленных нашими резолюциями, призывавшими учиться плавать, прыгать, нырять.
* * *
На берег вышли мы под звуки оркестра и язвительные крики комсомольцев, которых, как оказалось, Жарков и без резолюций подготовил к массовому заплыву.
Чемпион горной Шории
Свой доклад об участии молодежи в зимнем спорте секретарь комсомольской организации роты Олег Чирков начал в несколько лирическом тоне:
— Всем известно, товарищи, как прекрасна наша русская зима, как великолепны ее украшения, ее чистый морозный воздух! Еще в девятнадцатом веке великий русский поэт Александр Сергеевич Пушкин писал:
Зима!.. Крестьянин, торжествуя,
На дровнях обновляет путь…
А поэт Тютчев в свое время так сказал о зиме:
Чародейкою Зимою
Околдован лес стоит.
Докладчик отпил из стакана глоток воды и продолжал:
— Как видите, товарищи, зима приносит радость и людям и природе. С восторгом встречена она и в нашем подразделении. На призыв комсомольского бюро откликнулись все наши солдаты. В прошлый выходной мы провели соревнование по лыжному спорту. И небезуспешно. Сержант Грабов великолепно обошел перворазрядника и завоевал звание абсолютного чемпиона. А вспомните наше первое сражение на хоккейном поле. Вратарь команды силикатного завода не успевал вынимать из сетки шайбу. Но, товарищи…
Чирков нахмурил брови, отыскал кого-то в зале и снова заговорил.
— Далеко не все у нас гладко, как на ледяном поле. Есть еще такие солдаты, о которых один сатирик писал: «Они боятся лыж, коньков, как волки серые флажков». Взять, к примеру, молодого солдата Сеню Лобзикова. Все комсомольцы упорно готовятся к соревнованиям, а он лыжи в угол и точит лясы с продавщицей военторга. А разве терпимо это?
— Нет! — раздался голос.
— В таком случае, — поднял руку Чирков, — давайте спросим, почему он не любит лыжный спорт.
На трибуну важной походкой поднялся Сеня Лобзиков.
— Кто сказал, что я не люблю лыжный спорт? — пророкотал он обиженным басом. — Кому пришла в голову такая околесица? Да известно ли вам, что я являюсь чемпионом Горной Шории по слалому? Что я с вершин Албагана орлом летал? Да я могу вам завтра такой зигзаг завернуть, что вы все ахнете. Но где горы? Где спуски, чтобы я мог продемонстрировать свое мастерство? Степь кругом. А раз так, то будьте здоровы, — помахал рукой Лобзиков. — Привет вам от чемпиона Горной Шории!
Зал оцепенел от услышанного. Кто-то с завистью вздохнул:
— Вот это да!
А сраженный наповал докладчик долго и растерянно чесал за ухом.
За Лобзиковым прочно утвердилась репутация чемпиона по слалому. Теперь молодые солдаты уже не упрекали его за «кроссы» вокруг военторга, а почтительно называли «наш чемпион» и частенько обращались к нему за советом.
Прошло несколько дней. Снег хорошо укрыл поля. Тренировки к лыжному кроссу стали проводиться чаще. И однажды… Секретаря комсомольской организации Чиркова догнал на лыжне сержант Грабов.
— Там… в двух километрах… — заговорил он. — Карьер. Глубокий карьер.
— Ну и что?
— Как что?! А чемпион Горной Шории? Он же покажет крутой зигзаг.
Чирков вместе с секретарем комсомольской организации свернули с лыжни и вслед за солдатами направились к карьеру.
Место для тренировок оказалось удачным. На пологом скате карьера можно было установить и флажки и препятствия. Широкое ровное дно благоприятствовало безопасному торможению и спуску. Все обрадовались. Только Лобзиков неопределенно махнул рукой.
— Тоже мне место нашли. Ну да ладно уж. На безрыбье и рак рыба.
В воскресный день к карьеру прикатила на лыжах вся рота. Назначенные командиром судьи отмерили положенное расстояние, расставили на трассе палки, флажки и, как подобает солидным судейским мастерам, осведомились о самочувствии Лобзикова.
— Нормально, — ответил чемпион Горной Шории. — Нет ли у вас с собой валерьянки… Вчера от бабушки письмо получил… Неприятности всякие.
Валерьянки у судей не нашлось. Взамен ее Сеня Лобзиков выпил таблетку от головной боли и подкатил к старту. С микрофоном в руках к нему подошел представитель местного радиовещания.
— Что бы вы хотели перед стартом сказать молодым солдатам? — обратился он к бледному как снег чемпиону.
— Я хочу… хочу. Ой, держите! Ле-чу-у…
Лыжи скрипнув, скользнули, и чемпион Горной Шории камнем сорвался вниз. Вот он миновал одни ворота, другие, третьи… И вдруг… взметнулся столб снежной пыли. В воздухе мелькнула лыжа.
С оврага подул ветер, пыль рассеялась, и все увидели «чемпиона Горной Шории». Он лежал, распластавшись на снегу.
К упавшему подбежал судья:
— Согласно правилам, вы можете повторить спуск.
— Повторений не будет, — ответил посрамленный Лобзиков и побрел за сломанной лыжей.
Разрешите доложить!
Звеня медалями, старшина сверхсрочной службы Кулешов вошел в комнату дежурного по подразделению. На рабочем столе стоял большой букет живых цветов, на полу кадка с фикусом, а возле нее важно патрулировал старый друг старшины — помощник дежурного сержант Перепелкин. Увидев Кулешова в парадной форме, Перепелкин щелкнул каблуками и взял под козырек.
— Товарищ старшина! От имени и по поручению приветствую и поздравляю вас с десятилетним юбилеем, так сказать, безаварийной службы и торжественно вручаю вам подарки. Вот эти белые ромашки от солдат четвертого расчета, кадка с фикусом от суворовцев, а эти пышные тюльпаны от Маруси из ларька.
— От Маруси из ларька? — переспросил, сияя, старшина.
— Так точно, от нее. «Передайте, говорит, ему гастрономический привет и тонну лучших пожеланий». А суворовцы вложили в фикус даже и стихи.
— Не те ли это шалуны, которые хотели убежать на Волго-Дон?
— Они, товарищ старшина, они. И слушайте, что пишут шутники: «Хоть вы нас и не пустили ни в Каховку, ни в Ростов, все равно мы вас любили. Дядя Степа, будь здоров!»
— Вот это здорово! Вот это да! — ликовал старшина. — А не я ли говорил вам, Перепелкин, что наша служба есть почетный
