Брянские зорянки
Позвольте вас поздравить
Операция «Куцехвостый»
На Коростельское охотничье хозяйство надвигалась гроза, да такая, что у его начальника Федоса Федосыча Пробкина беспрестанно чесалось за ухом, а с языка то я дело срывалось: «Эхма!» Да и как было не чесаться, не звать маму, если в охотхозяйство ехал поохотиться сам начальник охотничьего общества товарищ Крутобатько, а в хозяйстве давно уже ни зверей, ни раков.
Стадо кабанов, не подкормленное в зимнюю лютость, пало, рябчиков, тетеревов и куропаток доконали сами егеря и браконьеры. Последних глухарей пострелял он сам, Пробкин, на чучела своим приятелям. Хромую косулю, которая много лет удачно демонстрировала приезжим массовость диких животных, сожрал приблудный волк. Из горного барана был отличный шашлык на именинах собственной супруги…
Короче, на балансе охотхозяйства оставалось всего два лося, но и те, бродяги, как на грех, сбежали в неизвестном направлении.
Федос Федосыч Пробкин был с детства бедноват на фантазию. А тут, чтобы спасти насиженное место и репутацию ретивого хранителя пухо-пернатых, чего только не придумывал: и раскрашенного леггорнского петуха, привязанного на сук сосны вместо глухаря; и рябого поросенка, пущенного в лес, где раньше водились кабаны, и конторского буланого мерина с подвязанными к нему оленьими рогами… Но всякий раз, когда отчаянное воображение Пробкина дорисовывало ту или иную картину, перед ним возникал один злополучный вопрос: «Ну, а если?» «Ну, а если товарищ Крутобатько убьет петуха да он будет болтаться на веревке?.. Ну, а если поросенок не одичает, а сам подбежит к человеку и захрюкает по-поросячьи?.. Ну а если мерина не удастся прогнать галопом мимо и его сразит пуля?..» И все эти «если» отбрасывали Пробкина к исходной точке, и он задумывался снова.
«Ну, а что, если посадить на якорь утку? — вопрошал он, не вынимая пальцев из-под шапки. — Обыкновенную домашнюю утку?.. Нет, и утка не пойдет. Тяжела на крыло, да и черт знает, кто ее вытаскивать будет. Возьмет Крутобатько да и кинется в воду сам. Цап-царап, а утка-то на якоре! Что тогда? Прощай фауна, флора и лосевое рагу! Крутобатько надувательства не простит. Это тебе не Черногузиков, которому сварили вместо рябчиков двух цыплят, а потом пять лет втирали очки — подсовывали липовые отчеты. Этот в бумагу не поверит. Этому фактуру подавай. А где ее взять, эту окаянную фактуру, если от нее остались лишь масляные пятна?»
Вспомнив шашлык из горного барана, Федос Федосыч облизнул ус, понимающе крякнул и снова полез пятерней за ухо.
— Ну, а что, если… если прибегнуть к помощи… — проговорил вслух Пробкин, и глаза его засияли.
— К чьей, Федос Федосыч? — спросил сидевший тут же у стола научный сотрудник при охотхозяйстве товарищ Волкозубов, специализировавшийся на разведении диких баранов.
Пробкин изучающе уставился на своего подчиненного. «Поручить ему нежданно пришедшую на ум операцию или нет? Подведет или не подведет?.. Подведет как пить дать. По глазам видно, из жуликов жулик. Пять лет работы — и ни одного безрогого барана. Хотя бы рогатых разводил, чертов бездельник, а то приедет начальство, жарь шашлык хоть из рукава».
В свою очередь, Волкозубов смотрел на Пробкина и не без ухмылки думал: «А крепенько тебя, ожиревшего хапугу, прижали. Боком тебе лосятина, зайчатина выходит. Но ничего. Выкрутишься, старый надувала. Не в первый раз к тебе начальство едет. Коли надо, собственного быка вместо лося подсунешь».
Обменявшись такими любезными мыслями, старые приятели съели по шашлыку и наконец заговорили открыто.
— Хотел я поручить тебе, Волкозубов, одно дельце, — сказал первым Пробкин, — да раздумал.
— И почему же, Федос Федосыч?
Пробкин постучал пальцами по заляпанной жиром дубовой крышке стола.
— У тебя, браток, должного терпения нет. Тебе другое поручение будет.
— Какое же?
— Кричать по-лосиному тебе зорьку придется. То в одном месте, то в другом. Видимость массового лося нужна. Разумеешь?
— Вполне, Федос Федосыч.
— А коль разумеешь, вопрос исчерпан. Тут же по приезде гостя и начнешь. А теперь ступай позови мне егеря Семку.
— Семку? Это какого же? Хромого или долговязого?
— Сдался мне твой хромой. От него проку, как от того горного козла, что прошлый год съели. Долгого зови. Тот надежнее.
…Долговязый егерь Климкин ждать себя не заставил. Минут через пять он уже стоял у стола начальника и, комкая в руках шапку, ждал, что ему скажут.
— Садись, Климкин. Ты не дерево, чтоб торчать стоя, — пригласил Пробкин.
Климкин молча сел на табуретку, Пробкин устало откинулся на спинку мягкого кресла, сложил руки на животе.
— Вот что, милый Климкин. Объяснять тебе, как и отчего мы остались без зверья и дичи, долгая песня. Да и ни к чему. Об этом мы в скором времени заострим вопрос на нашем общем собрании. Тогда будет и критика, и самокритика, и кузькина мамка. А пока речь пойдет о другом. Слушай же внимательно.
— Слушаю, Федос Федосыч.
Пробкин перенес центр тяжести живота несколько вперед, сцепил руки на крышке стола и, шевеля большими пальцами, как никогда, тихо и мило заговорил:
— Так вот, Климкин. Этой весной поймал я в лесу зайчонка. Не в нашем, конечно. У нас, как ты знаешь, они что-то не водятся.
— Водились бы, — вздохнул Климкин, — коли б за каждым по двадцать гавриков с жаровней не гонялись.
— Я же сказал, Климкин: об этом на собрании. На собрании, братец. Сейчас, же твоя главная задача слушать меня.
— Слушаю, Федос Федосыч.
— Ну, вот так. Поймал я, значит, зайчонка. Малюсенького такого, несмышленого. Только и умел усами шевелить. А теперь… мать моя! За каких-то три месяца вымахал с собаку. Ночью лапами стучит, как барабанщик. На волю просится. Да что проку. Пустим его — ускачет. Под ствол браконьера. И вот думал я, думал и решил подарить косого нашему дорогому руководителю товарищу Крутобатько. Как ты на это смотришь, товарищ Климкин?
Климкин пожал плечами.
— Дык как смотрю… Можно отдать, ежли не жаль, а не то и в котел себе.
— Сами, Климкин, мы без зайчатины потерпим, а вот гостя без трофея нельзя. Будет в его ягдташе трофей — будем на своих постах и мы. Пуст ягдташ — и нам пусто. Прихлопнут наше Коростельское как дважды два, ибо от него, видит бог, ни кожи, ни рогожи. Так я рассуждаю, Климкин?
— Дык вроде бы так.
— А коль так, то слушай дале. У Горелого луга, где наш бывший руководитель Черногузиков убил
