твердят, что это не ваша вина, это все равно не помогает вам двигаться вперед. Все зависит от вас самой. Вы молоды, Пип, у вас впереди вся жизнь. Не допускайте, чтобы одно чудовищное мгновение лишило вас будущего. Да, вы чувствуете вину, это естественно, неоправданно, но неизбежно. Но нельзя, чтобы это стало главным на всю жизнь. Я это правило не соблюла. Я не находила другого способа справиться с болью, но теперь вижу, что, наверное, это стало моей ошибкой. Взгляните на вещи по-другому, не повторяйте мою ошибку.
Слова Эвелин привели Пип в замешательство. Не хочет ли она сказать, что считает и себя виноватой в гибели Скарлетт, вопреки тому, что писала в дневнике? Если так, то у них даже больше общего, чем она думала. Связь не только в том, что они пренебрегли местом в жизни, которое было им уготовано. Их связывало нечто другое, большее, нечто куда более болезненное.
С другой стороны, дочь Эвелин утонула, когда мать не смогла за ней уследить. Пип сбила мальчика, но в том, что он выскочил на середину дороги, ее вины не было. Отличает ли это как-то ее вину от вины Эвелин? Существует ли градация виновности? Пип не знала, что подумать, но спокойная безутешность Эвелин позволяла отгонять худшие мысли. Их роднило неподъемное чувство утраты. Утрата и боль. Сейчас это делало связь Пип с Эвелин крепче, чем связь с кем-либо еще после трагедии. Ей хотелось обнять и приголубить эту чужую женщину, это сулило успокоение и ей самой. Но она удержалась от объятий.
Вместо того чтобы обняться, две женщины стояли плечом к плечу у окна и наблюдали за пестрой кошкой, охотившейся на клумбе с розами за юркой мышью.
39
– Расскажи мне об этой женщине, – попросил Николас тетю, чистившую в коридоре свой плащ.
Эвелин не понравился его тон. Она расслышала в нем неуместную подозрительность, которую обязана была рассеять. При этом ей претило оправдываться перед племянником. Она могла самостоятельно составить впечатление о том или ином человеке, не нуждаясь в его фантазиях.
– Ее зовут Пип, она работает в благотворительной лавке. В той самой, кстати, где ты оставил мои бесценные сокровища, не спросив у меня разрешения увезти их из моего дома, – едко ответила она.
Ее порадовало его смущение. Он заслужил выговор тем, что заставил ее волноваться из-за дневника, хотя у его вмешательства был и положительный результат. Если бы он не отвез в благотворительную лавку коробку с книгами, она бы не познакомилась с Пип. Значит, она перед ним в долгу. Но признаваться ему в этом она не собиралась.
Хорошо, что благодаря его оплошности в ее жизни появилась Пип. За две короткие встречи Эвелин к ней привязалась. В спокойной уверенности Пип – немного покоробленной, прихрамывающей, но все равно легко угадывающейся – она узнавала себя. Негромкая решимость Пип идти своим путем напоминала Эвелин о том, как она сама села в поезд до Лондона с одним щербатым чемоданом и с тонкой пачкой купюр в чулке. Николасу не испортить ей этой радости. Она непременно предпримет задуманное: выйдет прогуляться.
– Пип любезно вернула мне дневник, – продолжила Эвелин. – А сегодня она поведет меня гулять, я заранее это предвкушаю.
Николас покачал головой.
– Всякий раз, когда я предлагаю тебе прогулку, ты отказываешься, – напомнил он с обиженным видом.
Здесь он не грешил против истины.
– Лучше прогуляйся со мной, тетя Эвелин, – предложил он без излишнего энтузиазма. – Мы бы оставили на двери записку для этой филантропки. Передай ей, что передумала.
– Я ничуть не передумала, – возразила Эвелин. – Я хочу погулять с Пип. Она будет здесь с минуты на минуту, так что, если не возражаешь, я буду собираться.
Николас все еще сомневался.
– Я побуду с тобой до ее прихода, – сказал он, недовольный тем, что его робкое предложение отвергнуто. – Хочу убедиться, что она нормальная.
– Конечно, нормальная, как у тебя язык поворачивается такое говорить! – возмутилась Эвелин. – В чем ты ее подозреваешь? В намерении столкнуть меня с пирса?
Судя по гримасе Николаса, именно это он и подозревал, но ему хватило здравомыслия оставить свои догадки при себе.
Эвелин надела длинный плащ. Такие были в моде несколько лет назад, а теперь выглядели смешно. Нащупав в кармане скомканный шелковый шарф, она развернула его, ожидая обнаружить моль, но из шарфа не вылетело никакой живности. Она осторожно поднесла шарф к носу и принюхалась. Пахнуло затхлостью и слегка ее старыми духами; такие вещи давно уже утратили для нее значение, но запах был недурен. Стоя перед зеркалом в коридоре, она повязала шарфом голову и осталась очень довольна своим видом. Не Одри Хепберн, конечно, но вполне презентабельно.
В дверь постучали. Николас хотел открыть, но она остановила его суровым взглядом.
– В своем доме я буду сама отпирать дверь, премного благодарна.
Николас виновато замер. Эвелин широко распахнула дверь, даже не накинув цепочку. Она чувствовала, как раздражен Николас этим пренебрежением безопасностью, но ей было все равно.
Пип явилась в своих неизменных джинсах и в чем-то мешковатом. Молодежь не переставала удивлять Эвелин: где их чувство стиля? Никто уже не заботился о своем внешнем виде, на первое место вышло удобство; тоже неплохо, но очень уж непривлекательно.
– Доброе утро! – пропела Пип.
Эвелин показалось, или сегодня она выглядела немного лучше: под глазами оставались темные круги, зато порозовели щеки.
– Доброе утро, Пип, – отозвалась Эвелин. – Познакомьтесь, это мой племянник Николас. Он, похоже, боится, что вы желаете мне зла.
Пип смутилась, ужаснулась, яростно замотала головой.
– Мистер Маунткасл, – начала она, – смею вас уверить, у вас нет ни малейших причин, чтобы…
Эвелин прервала ее решительным жестом.
– Я все это ему говорила. Ну, идемте. Если я не вернусь, Николас, то можешь считать, что Филиппа Роз похоронила меня в дюнах.
– Просто я о тебе забочусь, – ответил Николас почти дерзко.
– Я тебе признательна, – бросила через плечо Эвелин.
Снаружи голубело небо, но наслаждаться голубизной мешали порывы ветра с моря. Эвелин постояла, дыша морским воздухом. Давно она не ощущала в ноздрях и в легких соли, ощущение было чудесное, но она отвыкла от бескрайнего пространства. Не так ли рождается агорафобия? Не такая ли судьба ей предназначалась? Даже если да, она не собиралась ей повиноваться. Выйдя наконец-то из дому, она не испытала ни паники, ни страха. Просто вспомнила, в каком чудесном месте живет, и устыдилась, что забыла об этом. Стоя перед своим домом и глядя на бескрайний океан, уходящий за горизонт, он испытывала удовольствие от
