но его можно было бы продлить, если бы для этого нашлись убедительные и достаточные основания. Готов ли я написать отчет о том, имеются ли такие основания? Мне заплатят за эту работу лишь в том случае, если суд признает правомерность таких оснований. У его клиента не было средств, и я, чувствуя себя великим филантропом, согласился написать отчет бесплатно. Я прочел историю болезни пациента (очень длинную) и подготовил свой отчет в соответствии с ней.
Согласно закону, человек, считающий, что по отношению к нему совершено правонарушение, обычно должен начать юридическую процедуру в течение трех лет после того, как приобрел так называемое конструктивное знание об этом правонарушении. Конструктивное знание (его также называют предполагаемой осведомленностью) — такое знание, которым человек (как можно ожидать исходя из разумных оснований) обладает в данных обстоятельствах. Отсрочка процедуры бывает связана с тем, что противоправное деяние, совершённое в отношении него, могло быть не очевидно сразу же; или же с тем, что он был не в состоянии начать такую процедуру, даже обладая конструктивным знанием (например, был парализован). В данном случае истец долгое время находился в состоянии помешательства (после этого дурного деяния, которое было совершено по отношению к нему), что и объясняло отсрочку. Я написал отчет, поддерживающий его позицию, то есть подтверждающий, что имелись веские основания для отсрочки в выдвижении таких обвинений. В конце концов дело урегулировали в досудебном порядке.
После этого я снова некоторое время — года два-три — не получал от него никаких вестей. Но вдруг мне пришла по почте небрежно заполненная бумага, из которой явствовало, что он требует от меня компенсации ущерба на сумму 250 тысяч фунтов, ибо считает, что в моем отчете отсутствовало то, что (по его мнению) туда следовало бы включить. Впрочем, я знал, что включение этих деталей не повлияло бы на исход дела.
Я склонялся к тому, чтобы отмахнуться от этой чепухи и отправить его послание в мусорную корзину, но в последний момент передумал и решил переслать бумагу в юридическую организацию, которая ведает моей защитой в медицинских делах. И хорошо, что я это сделал: один из тамошних адвокатов сообщил мне, что, если бы я не ответил на это обвинение, ему бы заочно дали ход — и меня признали бы подлежащим ответственности по этому делу. Мой адвокат, выделенный для меня этой организацией, подал в суд прошение о признании всех этих исков не подлежащими рассмотрению в силу их сутяжнического характера — и добился успеха.
Я стал не единственным, с кем этот тип порывался затеять тяжбу. Он пытался предъявить иск почти всем, с кем имел профессиональные или иные контакты. Вскоре ему официально запретили начинать какие-либо юридические процедуры такого рода, поскольку он, по-видимому, страдал paranoia querulans — разновидностью мании преследования, когда сутяжник постоянно стремится получить какое-то возмещение за обиды (несущественные или вовсе не существующие), которые, как он полагает, были ему нанесены. Это дело научило меня никогда не готовить отчеты pro bono. Тут вспоминается одна индийская мудрость: «Почему ты ненавидишь меня, ведь я никогда не пытался для тебя ничего сделать?»
Хотя меня удовлетворило сравнительно быстрое разрешение моего дела, я со временем стал считать нашу систему работы с деликтами (то есть с компенсацией правонарушений, совершенных одним физическим или юридическим лицом против другого) громоздкой и коррумпирующей, а то и по-настоящему коррумпированной. Одно дело, по которому я выступал свидетелем, стало для меня квинтэссенцией всех огрехов этой системы.
Истец случайно подвергся на работе воздействию какого-то ядовитого газа. Доза оказалась небольшой, и поначалу он не заметил никаких негативных эффектов. Но, как только обнаружилось, что утечка газа произошла из трубы, которую не поддерживали в надлежащем состоянии, он отыскал описание этих негативных эффектов в интернете и немедленно начал страдать от них. И это было не просто предположение: в суде было убедительно доказано, что он действительно от них страдает.
Среди испытываемых им симптомов (теперь он являл собой прямо-таки характерный случай, почти такой, какие описываются в учебниках: что ж, он ведь и в самом деле, по сути, прочел соответствующий учебник) были острые головные боли, постоянное ощущение усталости, нарушения памяти, угнетенное состояние и неспособность сосредоточиться. Он заявлял, что, по несчастливому стечению обстоятельств, он вот-вот должен был начать идти в гору по службе, но тут подвергся воздействию газа — а значит, из-за этого понес огромные финансовые убытки. На самом деле ничто не указывало на то, что перед «газовой атакой» ему предстоял первый в его жизни скачок вверх по карьерной лестнице. Тем не менее это заявление стало основой для предъявления претензий на сумму, которую истец никак не мог бы накопить (он мог бы раздобыть ее, разве что выиграв в лотерею). То, что эту смехотворную ерунду всерьез рассматривали хотя бы мгновение, не делало чести нашей юридической системе. В любом случае — проиграй истец или выиграй — это обернулось бы огромными расходами для его работодателя.
Истец подыскал экспертов-нейропсихологов, которые провели тесты и заключили, что его неспособность концентрироваться и т. п. объясняется органическим повреждением мозга, вызванным тем, что он подвергся воздействию этого газа. Они заявили, что ущерб носит перманентный и необратимый характер, что этот человек никогда больше не сможет работать, что он не сможет заниматься даже неквалифицированным трудом (каковым он, собственно, и занимался).
В своем выступлении я заявил, что все это не соответствует действительности. Истец продемонстрировал массу свидетельств своего умения концентрироваться уже после того, как подвергся воздействию газа, — и, несмотря на свои уверения в том, что постоянно испытывает изнурительную усталость, ухитрился дважды съездить в отпуск — на сафари в Восточную Африку и на экскурсию по египетским пирамидам. По сути, я обвинял его в мошенничестве, хоть и не говорил об этом напрямую.
Затем сам истец вышел давать показания в свою пользу. Он проделывал это в общей сложности почти два дня, и почти все это время он провел под бешеным огнем перекрестных допросов, которым его подвергла сторона защиты — молодой адвокат, которому явно предстояло однажды войти в число ведущих представителей своей профессии. Материалы по делу (которое тянулось уже три года) составили к тому времени уже несколько тысяч страниц. Но адвокат отлично владел всей этой информацией, что производило большое впечатление. Ему требовалось всего несколько мгновений, чтобы сослаться (условно говоря) на страницу 3119, после чего он тут же к ней обращался.
Впрочем, здесь важнее то, что и сам истец (теперь игравший роль свидетеля) успел впечатляющим образом освоить эти материалы, хотя инцидент с газом
