должны быть окружены дети. Мы были детьми нашей матери; мы были похожи на неё, и в силу этого крепостные осыпали нас заботами, подчас в крайне трогательной форме.
Мы не знали матери. Она рано покинула нас, но память о ней прошла через наше детство и согрела его. Её не было, но память о ней носилась в нашем доме, и, когда я теперь оглядываюсь на своё детство, я вижу, что я ей обязан теми лучшими искорками, которые запали в моё ребяческое сердце».
* * *
В памяти детства хранится то, что формировало наш характер, склад ума и склонности, определившие будущие поступки.
Пётр Кропоткин в своих воспоминаниях постоянно упоминает брата Александра и лишь мельком – старшую сестру Елену (родилась в 1836 году) и брата Николая, родившегося полутора годами раньше. Они дружили между собой и на своих младших братьев не оказали влияния.
Пожалуй, это было к лучшему. Николай Алексеевич Кропоткин, не закончив Московский кадетский корпус, в 20 лет добровольцем ушёл на Крымскую войну. С тех пор Пётр его не видел. Николай, не снискав бранной славы, стал крепко выпивать, был отчислен из армии. Отец отдал его в монастырь, откуда Николай сбежал и в 28 лет пропал без вести.
«Мне выпало на долю большое счастье иметь любящего, развитого старшего брата», – писал Пётр Кропоткин, имея в виду Александра.
* * *
Запомнился Петру переезд из Москвы в имение Никольское.
В середине мая начинались сборы. Мужикам пора к себе домой, покос на носу. Барин днём что-то пишет в кабинете, а вечером отправляется в клуб на карточную игру.
Наконец первой скрипке дворового оркестра вручается большой конверт с приказом: «Выступить с обозом из Москвы в 6 часов утра…» Далее – описание переезда с указанием маршрута, остановок, наказаний за пьянство и непослушание.
Обычно обоз выступал вверх по Пречистенке, через Крымский мост, к Калужским воротам. На телегах ехали дети да порой бабы. Мужикам полагалось все 230 верст до имения идти пешком – в грязь, дождь, зной. Через два дня им вдогонку отправлялась барская семья и прислуга в большой карете (шесть лошадей в упряжке), коляске и тарантасе.
Пётр писал: «За Калугою начинался тогда громадный сосновый бор. Целых семь вёрст приходилось ехать сыпучими песками; лошади и экипажи вязли в песке чуть ли не по ступицу, и эти семь вёрст до перевоза через Угру мы шли пешком. В моём детстве эти семь вёрст в сосновом бору, среди вековых сосен, соединены у меня с самыми счастливыми воспоминаниями.
Все идут врассыпную, а я любил уходить один – далеко вперёд. Громадные вековые сосны надвигаются со всех сторон. Где-нибудь в ложбине вытекает ключ холодной воды, кто-то оставил для прохожих берестяной ковшик, прикреплённый к расщеплённой палке. Напьёшься холодной воды и идёшь дальше… В этом лесу зародилась моя любовь к природе и смутное представление о бесконечной её жизни».
Тогда же он впервые ощутил счастье свободы.
* * *
Жизнь маленького князя Петра Кропоткина была контрастной. Суровый отец и нежная мать, бесправные крепостные и всевластные баре, город Москва и затерянное в российском приволье имение Никольское.
Тогда же он осознал, что благородство, талант, доброта не передаются по наследству, подобно громкому титулу или капиталу. Оказалось, что крепостные крестьяне могут быть безмерно щедрей и душевно богаче своего богатого помещика.
Однажды Петя с братом, играя в комнате, вдребезги разбили большую дорогую лампу. Тотчас дворовые устроили тайное совещание. Никто не упрекнул детей. Собрали из своих сбережений 15 рублей (сумма огромная по тем временам, тем более для крепостных) и купили точно такую же лампу.
* * *
Ещё один урок детства: полное отсутствие не только сословных, но и национальных предрассудков. С одинаковой любовью и уважением он относился к няне Ульяне и кормилицам, русским крестьянам, немке-бонне мадам Бурман, гувернеру-французу Пулэну, учителю-немцу Карлу Ивановичу.
По французской поговорке, непринужденно чувствуют себя в любом обществе короли и артисты. В этом отношении Пётр Кропоткин был настоящим принцем. Он одинаково просто, искренне держался и в присутствии царя, и среди крепостных дворовых людей.
* * *
Какие у него были склонности в детстве и юности? География и литература. Возможно, ему нравилась бы история. Но в Первой московской гимназии, куда он поступил осенью 1853 года, её преподавание было поставлено в расчёте на тупую зубрёжку.
Географию он изучал с удовольствием. Так тщательно вычерчивал карты, что учитель «за излишнее усердие» ставил ему низкие оценки. Пётр составил – не без юмора – географическое описание гимназии. Свой класс характеризовал так:
«С юга он омывается морем – “Пречистенкой”, на востоке граничит с государством второклассников, а с запада прилегает к обширному государству четвероклассников, говорящих на чужестранном языке, именуемом латынью».
* * *
Более всех предметов любил он литературу. Сказалось влияние домашнего учителя русского языка, студента Николая Павловича Смирнова. Он был из числа «вольнодумцев», разночинцев-демократов, особо подчёркивал идейность литературных произведений, их критическую направленность.
«Евгений Онегин» произвёл на Петра «лишь слабое впечатление», зато восхищали Гоголь и Некрасов. Первые литературные детские опыты Петра Кропоткина были подражанием гоголевским «Вечерам на хуторе близ Диканьки» и «Мёртвым душам».
Не без влияния старшего брата Саши Петр с двенадцати лет не раз затевал издавать рукописные журналы (обычно – в двух экземплярах).
* * *
В августе 1857 года Пётр с тяжёлым сердцем покидал родной дом в Москве, где оставлял друзей детства, любимого брата Александра, ученика кадетского корпуса. Пришлось ехать в Петербург, где открылась вакансия в Пажеском корпусе, куда определили его велением Николая I. Стать военным Пётр не хотел.
Ехал он, сопровождаемый мачехой – «не любимой, а проклятой». Так выразился Пётр в письме брату Александру. Письмо это мачеха ухитрилась прочесть и, по своему обыкновению, пожаловалась на пасынка мужу.
В родном доме в постоянном присутствии недоброй мачехи жить братьям Кропоткиным было несладко. И всё-таки в казарменный Пажеский корпус он поступал с большой неохотой.
…Для каждого человека внешняя среда во многом определяет его жизненный путь. В особенности если она не потворствует, а противодействует личным устремлениям. Сопротивлением среды определяется величина личности.
Для Петра Кропоткина окружающая среда часто была могучей слепой силой, преодоление которой требует напряжённой самоотдачи, отказа от многого из того, что в общественном мнении имеет высочайшую ценность: богатство, знатность, привилегированное положение, принадлежность к правящим кругам.
* * *
В плане Москва похожа на срез дерева – из концентрических колец. Так, наслаиваясь, растут многие природные создания – минералы, растения – стихийно, естественно.
Петербург – продуман.
