рой стрел раз за разом обрушивался на любого, кто осмеливался высунуться из укрытия — и из-за стены то и дело слышались предсмертные вопли, также как и с гор падали болгарские лучники, утыканные стрелами и копьями. Но жестокую дань отдавали и авары — и груды мертвых тел под склонами гор становились все выше и небольшой ручеек, текший по дну ущелья, уже струился кровью.
Расстреляв все стрелы, всадники кинулись прочь от стены, устремившись вверх по склонам, и тут же вперед вышли пешцы. Подбадривая себя воинственным криками, призывая на помощь Велеса и Перуна, славяне и волохи устремились прямо на преграду, не обращая внимания на падавших рядом товарищей, утыканных вражескими стрелами. Однако другие воины уже карабкались на стены, схлестнувшись со стоявшими там скутатами. Лязг стали, воинственные крики и предсмертные вопли смешались в одну ликующую кровавую песнь и призывы к жестоким богам войны перемежались с истовыми воззваниями к Христу и Архангелу Михаилу.
— Ты можешь что-то сделать? — Эрнак, едва сдерживавший в себе желание ринуться в бой, обернулся к жене-колдунье. Та, окинула взглядом лесистые склоны и кивнула.
— Могу поискать дорогу в обход, через ущелья. — сказала она, — прямо им в тыл.
— Ну хоть что-то, — рассмеялся Эрнак, — и я уже знаю, кто пойдет. Эй, Гелемунд!
Светлобородый варвар, с трудом сдерживавшийся от желания немедленно ворваться в бой, подошел к кагану и его сестре, внимательно выслушав обоих. Вскоре он, во главе еще пятисот воинов, уже шел сырым узким ущельем, вход в которое начинался много севернее того места, где встало аварское войско. Впереди же, указывая гепидам путь, скакала большая черная жаба с выпученными красными глазами.
— Просигой, — крикнул Эрнак и князь сербов, пришпорив коня, подъехал к кагану. Тот указал ему глазами на стену и славянин, хоть и бросил угрюмый взгляд на владыку авар, все же кивнул и, спешившись, вскинул меч, оборачиваясь на своих людей.
— За Сербию и сам род наш! — крикнул он, — лучше нам всем тут пасть, чем лечь под болгар и рабов Распятого! Слава Перуну!
— Слава!- грянул многоголосый рев и сербы тоже ринулись к стене, где продолжался жестокий бой. Рыча не хуже волка на их знамени, славяне ворвались в драку, разом прорвавшись на стену. Одновременно ряды скутатов смешались, позади них послышались воинственные крики, а в ответ — испуганные вопли на греческом: это гепиды, прошедшие тайным проходом, указанным прислужником колдуньи, ударили в тыл ромеям. Те, не выдержав двойного удара откатились назад. В следующий миг сербы и прочие славяне ворвались за стену, нещадно истребляя беспорядочно бегущего противника. В считанные мгновения пешцы растащили преграду, открывая путь. Аварский каган, оскалившись в довольной улыбке, махнул рукой тяжелой коннице.
— Вперед!
Загрохотали копыта, лязгнули, словно зубы огромного чудовища вынимаемые из ножен клинки и неудержимая конная лава, под стягом с черным грифоном, устремилась в проем. Эрнак уже хотел последовать за ней, когда на его плечо легла тонкая, но сильная длань и, обернувшись, аварский владыка встретился с серыми глазами Неды.
«Не спеши», — прочел он по губам. Послушав супругу, каган придержал коня, пропуская неудержимую лаву. Пешцы едва успели кинуться по сторонам — те же, кто оказался недостаточно расторопным растоптали конские копыта. Эрнак оглянулся — но Неды уже не было рядом и тогда каган, пришпорив коня, устремился вдогонку за остальными.
Меча копья в спины удиравших скутатов, жестоко рубя отстающих аварская конница, прорвалась сквозь ущелье — и уткнулась в выстроившуюся на перевале стену щитов. Рослые воины, со светлыми волосами и голубыми глазами, стояли, выставив перед собой копья и авары, не долго думая, устремились прямо на них — слишком уж жалкой казалась эта кучка храбрецов, перед катящимися на нее аварскими полчищами. Но, когда аварской коннице осталось не более двух десятков шагов, этерия вдруг расступилась — и вперед шагнуло с полусотни человек, держащих в руках некие причудливые устройства . Послышалось громкое шипение и из бронзовых трубок вырвалась струя жидкого огня, опалившего и самих воинов и их коней. Послышалось отчаянное ржание и вопли заживо сгоравших людей, в то время как враг посылал все новые огненные потоки. Мерзкий запах горелого мяса наполнил воздух, весь строй всадников сломался — авары, поджаривавшиеся заживо в своих доспехах, метались из стороны в сторону, тогда как следовавшие за ними степняки поворачивали коней, не желая сталкиваться с огненной смертью. Ручные метатели греческого огня, хейросифоны, одно из последних изобретений мастеров Константинополя, перенесли страшное ромейское оружие с моря на сушу — и столкновение с ними стало для авар полной и ужасной неожиданностью. Одновременно послышался конский топот — и из ущелий, по обе стороны перевала, вырвалась тяжелая конница — несокрушимые ромейские катафрактарии. Впереди под стягом с черным орлом мчался, оскалив рот в воинственном крике, сам император Михаил. Авары, спешившие удрать от смертельного оружия, уже не успели перестроиться — и удар с обеих флангов, окончательно смешал их ряды. Метатели огня, исчерпав все свои запасы, отступили — и германская этерия, выставив копья и мечи двинулась вперед, топчась прямо по обугленным трупам.
Эрнак, едва не затоптанный собственной конницей, с трудом
