кивнула, закрыв глаза. — Ладно. Писатель?
— Валентина?
— Есть жизнь после смерти?
Я задумался, опустив взгляд в пол. Люди второй эпохи принимали бессмертие души, как данность, хотя никто никогда не искал этому доказательств. Считалось, что только боги могли видеть энергию жизни и воли. И только, если боги были при всей своей силе. Сам я неоднократно видел, как жизнь покидает этот мир в слоях, но я никогда не видел сами души, и всё это было завязано на причинно-следственных событийных связях. Я покачал головой:
— Я не знаю.
— Как так? Ты же говоришь о богах, о древних сущностях, о бессмертии, и не знаешь ничего о душе?
— Нет, Валентина. Боюсь, это уже за пределами моей компетенции.
— Очень жаль. Я думала, что ты знаешь.
— Нет. Спи. — я дошёл до небольшой панели возле входа и выключил свет. — Хороших снов, Валентина.
— Спасибо…
Вызвав лифт, я вернулся на капитанский мостик в поисках Филиси. Не обнаружив её на месте, я вошёл во всё ещё открытую дверь в служебные коридоры. Через десять минут блужданий и петляний от поворота к повороту, и от лестницы к лестнице, я вышел к антигравам, тщательно осмотрев всю верхнюю часть «Икара» вплоть до системы противоастероидной защиты. Филиси там не оказалось. Мне пришлось даже вновь залезть в вентиляцию, в страхе, что Филиси могла не заметить вертикальную шахту и свалиться вниз. Вдоволь накричавшись, я так и не получил из вентиляции никакого ответа. Вновь осмотревшись, я повернул назад и прошёл весь обратный путь к капитанскому мостику. Добравшись до места, я обратил свой взгляд на мониторы камер слежения. Проверив видеозаписи с того момента, как мы с Филиси отправились за Валентиной, я узнал, что кроме меня на мостике никто не появлялся. Значит, она прошла другим путём, выбравшись неизвестно где. Я вернулся к лифту, проверив сперва уровень экипажа. Я аккуратно обогнул два мёртвых тела и их лужи крови, исследовав все открытые каюты и отстучав обязательную программу в закрытые. Филиси там также не оказалось. Почесав затылок, я в очередной раз вернулся к лифту и заглянул в медотсек, обнаружив там только спящую Валентину. Впрочем, это было необязательно — тайный проход на склад, по которому прошла Филиси перед тем, как убить Каталину, был предусмотрительно заблокирован мной, чтобы она не надумала вернуться обратно. Выйти здесь она не могла.
Гидропоника также была пуста, причём полностью. А вот столовая удивила меня чрезвычайно громкой музыкой, которую я услышал только подъехав к ней на лифте. Двери открылись, и я, наконец, увидел абсолютно пьяную Филиси, во весь голос остервенело подпевающая песне из переносного динамика:
— У меня девять жизней! Кошачьи глаза! Избавляюсь от ненужного и бегу навстречу свободе! — она размахивала своим мачете, даже не задумываясь, что может ранить саму себя. — Ведь я вернулась! Да, я вернулась! Да, я вернулась во тьму!
Мачете вылетело из её рук, а сама она резко отскочила назад, стоило ей заметить меня. Я поднял руку в знак приветствия:
— Привет. Всё хорошо?
— Писатель! — она широко улыбнулась и похлопала в ладоши. — Ты жив!
— Конечно, жив. — я кивнул. — Я нашёл Валентину.
— Ура! — она рванула ко мне, уже через пару секунд повиснув на моей шее. — Где она?!
Я аккуратно снял её с себя, разглядывая её пьяные глаза:
— В медотсеке. Она тяжело ранена и сейчас спит. А у нас с тобой есть дела.
— К чёрту! — она попыталась потянуть меня за собой, но я твёрдо стоял на месте. — Да пошли уже потанцуем!
— Сколько ты выпила?
— Достаточно, чтобы пойти танцевать! — она присмотрелась к ране на моём виске и попыталась к ней прикоснуться, но я отвёл голову в сторону. — Эй!
— Ты ранен!
— Филиси, возьми себя в руки.
— Не Филиськай! — она нахмурила брови. — Либо мы сейчас же пойдём танцевать, либо я возьму мачете и отрублю твою голову!
— Я позову Абтоя. Он с тобой станцует.
— Это ещё кто?!
— Мой друг. Третий, кто выжил с прошлых эпох.
— А он кто?! Музыкант?! — она наклонила голову вбок, как-то криво при этом улыбаясь. — Художник?! Поэт?! Кто?
— Он… всего по чуть-чуть. Но он сможет разобраться с двигателем.
— Знаешь, если он такой же бесчувственный мудак, как ты, то он здесь. — матерное слово. — Не сдался.
— Ты с ним подружишься.
— Врёшь, ведь?
— Вовсе нет. Только говорить с ним буду я.
— Это с. — матерное слово. — Ли?
— Он человек мира. С соответствующими принципами. Он ни за что не станет нам помогать, если узнает, что мы собираемся сделать.
— А ничего так, что этот корабль под завязку набит военными преступниками, которые после своего пробуждения окончательно слетят с катушек?
— Для него это абсолютно неважно.
— Ну вот и как мы с ним подружимся?!
— Как-нибудь. — я направился в сторону лифта. — Ты идёшь?
— Сейчас!
Шатаясь из стороны в сторону, Филиси отключила музыку, залпом допила бутылку и последовала за мной. Я вызвал лифт.
Двигательный отсек располагался в самом низу «Икара». Сам двигатель Кюранова-Хиггса по факту являлся лишь устойчивым выражением. На деле же он состоял из совершенно разных компонентов — тороидальной камеры с магнитными катушками, генератора поля Кюранова-Хиггса, прямоточного аннигиляционного фотонного двигателя, четырёх ускорителей, проходящих через весь «Икар» и выбрасывающих античастицы прямо в магнитные ловушки на носу корабля, а так же системы «зеркал» для отражения гамма-излучения, и других продуктов аннигиляции. И, хотя двигатель проходил через весь корабль, начиная от его носа, рабочая зона располагалась именно здесь. В целом, двигательный отсек очень напоминал лабиринт служебных коридоров, за исключением того, потолки здесь были очень высокими, а вместо стен здесь повсюду находилось непрерывно работающее оборудование. Из-за сильного радиационного фона людям в костюме радиационной защиты разрешалось находиться здесь не более двух часов, и всё обслуживание на этом уровне велось строго специализированными дроидами, контроль за которыми имел право осуществлять только капитан корабля.
Филиси с огромным трудом надела костюм, не в состоянии даже сфокусировать взгляд в одной точке. Я последовал её примеру, так же укрывшись в защите, ведь бессмертным я был только условно. Филиси уже собралась пройти через шлюз, как я остановил её, открыв книгу:
— Подожди.
— Боюсь… — секунд десять она пыталась поймать глазами мой взгляд. — Уже не могу.
— Потерпи. Уже скоро.
Я прикоснулся карандашом к бумаге, вписывая в книгу то, как мы почувствовали тонкую вибрацию, прокатившуюся по всему вокруг, словно само пространство загудело, зазвенело, заискрилось, разобщаясь миллиардами мельчайших осколков, как алмазная мозаика, покрывая каждый кубический миллиметр. Осколки засветились, становясь значительно ярче и красочней и принявшись срываться с оборудования, стен, наших тел и всего вокруг,
