возьмусь предполагать то, куда именно он вам нанесет удар. А то, что он это сделает — сомнений нет. Тогда и так, как ему будет нужно и удобно. Вы же не поняли с первого раза. Точнее со второго. Но устным увещеваниям вы не поверили.
— Откуда…
— Оставьте, — перебил его Ататюрк. — Это всей Европе известно. Типичный секрет Полишинеля. О том, как вы после Польской кампании разделили Европу на зоны влияния все интересующиеся знают. Без деталей, но знают. Как и о том, что вы, наплевав на свои обещания, развернули новую войну против Фрунзе. Что сильно девальвировало ваше слово… ваше обещание…
— К чему вы все это мне говорите?
— Вы хотите, чтобы Турция вступила в войну. Сулите золотые горы. Обещаете обширные территории и любую помощь. На словах. Но ваши слова ничего не стоят. Им больше никто не верит. Поверят только делам. Как вы собираетесь нам помочь? На деле.
— Мы дадим вам кредит.
— Никогда не слышал о том, чтобы кредитом кто-то воевал.
— Мы дадим вам большой кредит.
— И что — кредит уже научился стрелять?
— Вы же понимаете, что я имею в виду.
— Я-то понимаю. А вы понимаете, что в Ливонии ваши разбиты. В Финляндии в тупике. В Маньчжурии, судя по всему, тоже провал. В США так и вообще проклевывается катастрофа. Да — ресурсы Союза не безграничны. И наше вступление в войну может стать той соломинкой, которая сломает хребет верблюду. А что если нет?
— Вы сомневаетесь?
— О да! Мы сомневаемся… очень сомневаемся. Королевского флота больше нет. Лучшие части английской армии тают в болотах Карелии. Лучшие французские войска разбиты, а их хваленые танки оказались бесполезным барахлом. Ваши самолеты, кстати, тоже. Что дальше?
— Закавказский фронт проходит в горах. Там можно держать оборону малыми силами. И там не нужно много серьезной техники.
— Да что вы говорите!? — раздраженно воскликнул Ататюрк. — Раньше нам там даже большие, чем у русских, силы последний век нас не спасал. Иной раз даже лучше вооруженные. Сейчас же, когда у русских появились особые штурмовые части и прочие необычные войска — и подавно. Наступать, кстати, мы тоже не сможем. В горах — это безумие. А десанты высадить нечем. Флот ведь ваш на дне. Не так ли?
— Помогут французы.
— А они знают, что должны помочь?
— Мы выставим индийские дивизии. Дюжину уж точно. Мы их сейчас комплектуем. Может быть и больше. Это большая сила.
— Это те, которые вы сватаете Ирану? — вежливо улыбнулся лидер Турции.
— Вы притащили меня сюда только для того, чтобы сообщить о своем желании перейти на сторону Фрунзе?
— Переход на сторону Фрунзе означает утрату нами суверенитета и отказ от моей мечты. Как вы понимаете, я пойду на это только от отчаяния. Когда буду понимать, что иного выбора нет.
— Так просто постойте в стороне, — пожал плечами посол. — В войну вы пока не вступили. Что мешает вам отсидеться, если понимаете, что не справитесь?
— Нам был выдвинут ультиматум. Довольно суровый. Так что выбора особенного и нет. Либо мы вступаем в войну, либо подчиняемся. И чтобы вступить в войну я хочу понять, как вы станете нам помогать?
— А что вы хотите? Какую конкретно помощь?
— Большой дешевый кредит. Очень большой. Деньгами. Живыми. На руки. Потому что в случае войны мой бюджет попросту рассыплется. И мне нечем станет выполнять финансовые обязательства. Вот покрытие этого дефицита на два-три года мне и требуется. Это раз. Два. Военные поставки. Мне потребуется все ваше лучшее вооружение в максимальном объеме. Причем без наценок, а лучше бесплатно — в дар. Деньги тоже лучше в дар. И третье — это союзные контингенты. Не индийские или австралийские, а нормальные английские и французские. И числом не меньше трехсот тысяч совокупно. И лучше французские, чем английские. Тех русские хоть и бьют, но они от драки не бегают.
— Не многовато ли будет?
— В самый раз. В противном случае Турцию ждет судьба Ливонии. При этом очень желательно, чтобы вы сумели уговорить Иран. Потому как даже с запрошенной помощью, судя по тому, как РККА бьет вас и французов, шансов у нас немного.
Посол промолчал, недовольно глянув на Ататюрка.
— Быть может вы хотите проиграть эту войну? — вежливо спросил тот.
— Великобритания в этой войне не участвует. Как она может проиграть?
— Да вы что? А почему все знают, что участвует? — усмехнулся лидер Турции. — Как заметил сам Фрунзе — бьют не по паспорту, бьют по лицу. И я вам напоминаю, шар на его стороне. Вы с первого раз предельно прозрачного намека не поняли. Так что в случае поражения я вот даже не представляю, что вас ждет.
— Вы угрожаете?
— У проигрывающих нет союзников. А вы — проигрывающие. Старый, слабый лев, к тому же беззубый, который зачем-то ввязался в драку с медведем. Именно так это все со стороны и выглядит. И… ну вы же понимаете, что наследство люди любят делить и все такое?
— Понимаю, — холодно произнес посол.
— Не обнадеживайте попусту людей. Постарайтесь показать, что вы все еще сильны и опасны. Что вы все еще лев, а жертва таксидермии.
— Какая вам нужна сумма? Мы откроем вам кредитную линию и постараемся решить остальные вопросы.
— Живыми деньгами. Причем лучше золотом. Банковский перевод не самая надежная вещь.
— Отчего же?
— Я слишком старомоден и не доверяю таким вещам. Да и на подкуп кое-что пойдет. А в случае войны платить противнику валютой враждебной страны — это прям странно. Не так ли?
— Странно, — кивнул посол. — Я уточню этот вопрос.
— Уточните. Время пока есть. Подумать. Нам всем.
С чем развернулся и неспешно удалился.
Посол же глядел ему вслед с изрядным раздражением. Ему крайне не понравилось то, что сказал этот человек и как…
* * *
Ночью того же дня в Москве.
Грузовик «Хлеб» подъехал и остановился на одном из темных переулков. Водитель вышел и отправился в ближайший подъезд. Он уже с пару десятков раз так поступал, приезжая раз в несколько дней к своей любовнице.
Из-за хорошей слышимости внутри старого дома все соседи этой дамы были прекрасно проинформированы о том, что они там до утра делали. И даже кое-кто поругался с ней для вида. Но без огонька. В конце концов дело житейское. И даже ругань эта была больше из зависти.
Так что ни сам грузовик, ни водитель вопросов и подозрений не вызывали. Ну приезжает. Ну придаются утехам. Дело то молодое. Даже если вам за тридцать. Тем более, что сам водитель, когда его поймали как-то
