это часть работы, но, столкнувшись с тобой, я готова была отречься от всех своих принципов и выдумать себе новые. Пока я спешно двигалась по коридору, чтобы отыскать Доротею и закрыть это дело, я ощутила, как с моей груди упал несказанный груз — твой груз. Я старалась не смотреть в лицо Доротее. Она только хмуро произнесла «Ах», и это показалось мне настоящим упреком. Я прекрасно понимала ее боль. Страшные и глупые клиенты — это еще ничего. Настоящий ад — это когда, ко всему прочему, они заявляются за тем, чтобы их обучили. А значит, нужно продемонстрировать присутствие по-настоящему, нельзя просто закрыть глаза и представить себя с кем-то другим. Ладно, больше не будем об этом думать, сказала я себе, уходя на следующую встречу с уверенностью, что какой бы бесформенный монстр ни поджидал меня в зале знакомств, судьба уже проявила ко мне снисхождение.
Назавтра я весело шлепала к своему первому клиенту, ведь именно он задает тон всей смене. И я была далека, скажем, далека, как Париж от Сиднея, — вот настолько далека от того, чтобы представить, кто скрывался под именем Стефана, Ганса или Микаэля; не помню, под каким еще немецким именем была произведена запись. Ты. Это был ты, жирный француз с влажными руками, уже задвинутый в глубины моей памяти. В моих представлениях ты уже уехал восвояси, но судьба решила попроказничать.
— И это снова я! — пропел ты, однако милее от этого вовсе не стал.
Я думала, что накануне была недостаточно любезна. И все-таки ты объявился вновь, будто твое свидание с Доротеей было лишь паузой в нашем разговоре, из которого ты ничего не вынес.
— Так вот, как я и говорил, меня интересуют уроки.
Я подумала, что вот он — шанс, мне нужно ухватиться за него.
— Но, бедный мой господин, правда в том, что я очень плохой учитель.
Твои маленькие встревоженные руки снова приняли обычную позицию.
— Ну я ж просто спросил.
— А я вам объясняю.
— Просто мне сказали, что нужно обратиться к вам, мне сказали: нужно идти к Жюстине.
— Очень мило, но…
Скорее всего, это вполне понятное вранье Доротеи. В ступоре я подавляю вздох:
— Чему вы хотите научиться?
— Знаете, я пришел научиться куннилингусу, — прошептал ты.
— Куннилингусу.
— Да, я думаю, что я владею техникой пальцев, но мне бы хотелось узнать побольше, вот.
Боги мои, вскричала Эмма в теле Жюстины, да сколько же тебе лет? Я никогда не интересовалась этими данными: настолько мне было наплевать, но тебе ведь явно перевалило за тридцать пять. Это значит, что на планете существуют мужчины, которые в твоем возрасте чувствуют себя настолько немощными пред лицом женского пола, что вынуждены идти в бордель и там просить советы.
Почему я? Но раз уж ты пришел, раз уж я приложила так много усилий, чтобы свободно выйти из этой неловкой ситуации, раз уж ты тупо пялился на меня настойчивым взглядом быка, ничего не смыслящего в языке жестов, — я решила, что с этим лучше покончить:
— Как долго вы хотели бы пробыть тут?
— Ну, как минимум час, так, что ли.
— Часа будет достаточно, не так ли?
— Или полтора часа!
— Часа хватит. Хорошо, приступим.
«Час чистого удовольствия», — размышляла я, проходя по коридору и выбирая комнату. Красная. Самая темная. Конечно, нельзя было вызвать большей антипатии при первой встрече. Я еще никогда не встречала человека с настолько непривлекательной внешностью и одновременно поразительно упрямым видом. Эта внешность словно предупреждала, что усложнять до невозможности любое действие у тебя в крови. Верхушка твоей черепушки лысела, и ты зачесал вперед остаток лоснящейся черной шевелюры в жалкой попытке не казаться лысым. Тело было утянуто в слишком маленький для тебя костюм и придушено ремнем, о нужности которого можно было бы поспорить — какая бравая команда выходила из нас двоих!
Конечно же, ты не захотел принимать душ. Ты помылся в гостинице, и этого тебе казалось достаточно. Мне пришлось выполнять свою рутинную процедуру у тебе перед глазами: разложить покрывала, принести смазку, презервативы, антисептик для рук. И все это время с тобой нужно было разговаривать. Слава богу, вопросов у тебя было за двоих. И настоящих вопросов, держитесь, не таких, в ответ на которые можно было бы хихикнуть.
— В Париже вы тоже занимались этим ремеслом?
— Ну, не совсем.
— В Париже вы бы гораздо лучше зарабатывали. — В Париже заниматься этим опасно.
— Ну-у… — так ты постарался показать мне, что все относительно. Ты, скорее всего, судил об этом после того, как посетил пару-тройку сайтиков с анонсами.
— Это очень опасно, — повторила я, нахмурив брови и бросая тебе вызов. Ну, давай ответь мне своим тюленьим вздохом.
— Но платили бы вам гораздо больше.
— Да, знаю.
Я отчетливо понимала теперь, что восемьдесят восемь евро за час с тобой — это просто насмешка.
— Я делаю это не ради денег, в любом случае.
— Ну да!.. — загоготал ты с видом человека, который впервые слышит подобную шутку.
— Я делаю это ради опыта, — агрессивно вскинулась я в ответ. Ведь если опыт действительно был главной причиной для меня, то желание залезть на типа вроде тебя отнюдь не будоражило меня ночами. Это к слову.
Смотря на тебя, мне пришлось признать, что с тобой я была только из-за денег и моей глупой вежливости. Милосердие, вот. Меньше чем за сто евро, другого имени этому акту не подобрать.
Ты недоверчиво поднял вверх брови, продолжая снимать одежду. Я старательно сохраняла непроницаемое выражение лица с полуулыбкой, учтивости ради. Пока я созерцала тебя, вдруг ставшего таким серьезным, снимающего свои трусы и скромно складывающего их на остальную одежду, вдруг по всему моему телу пробежал беспокойный холодок: что мне сделать? как приступить к делу? Ты стоял молча, твои ноги будто вросли в пол. По выражению твоего лица было ясно, что ты точно не поможешь мне, набросившись на меня, словно сумасшедший. Это было крупными буквами написано на твоем французском лбу. Не могла я ожидать от тебя той непосредственности, с которой немцы просто ложатся рядом со мной нагишом и начинают поглаживать мне грудь. Мы уже все друг другу сказали. Ни тебе, ни мне не отыскать темы для разговора, пусть и жалкой, и ничего из того, что я знала о тебе, не давало мне возможности продолжить вопросы. Ты был адвокатом по иммиграции. Услышав это, я пришла в фальшивый восторг, а после поняла, что это ничегошеньки не говорит мне. Я не имела ни малейшего представления о том, что это за
