маме…
Мы-то это ничего не слышим. Ветрище адовский. Нам потом наш старлей Абдуллаев все рассказал. Ну и вот: видим, начальство орет чего-то. А что он может перед Новым годом-то орать? Ясен прыщ, поздравляет. Да здравствует наша социалистическая Родина. Враг не дремлет. Граница на замке. И прочая такая гиль. Мы со всей дури хайла́-то свои раззявили и с самого желудка, от самых кишок, чтоб фонари полопались:
– Ур-ра-а! Ур-ра-а! Ур-ра-а!
Хряпченко вообще озверел. Но тут его от чувств, видно, в край развезло, и он вообще из памяти вышел. Отключился. Брык в снег. Абдуллаев с лейтенантом Пиндосовым его быстро за́ руки за́ ноги – и в казарму. Ну и вот. Слава богу, через сутки Хряпченко в себя обратно взад вошел, проснулся и резонно спрашивает:
– Где я?
Абдуллаев с Пиндосовым ему:
– Вы тут-то и тут-то, товарищ полковник.
– А зачем я тут? – любопытствует Хряпченко.
– Приезжали поздравлять бойцов с Новым 1948 годом.
– Ну и что, поздравил? – осторожно интересуется Хряпченко.
– Так точно, товарищ полковник, поздравили. Очень красочно у вас это вышло.
– Ну и хорошо. Дайте-ка мне теперь стакан сами знаете чего, чтоб у меня мозги с черепом совпали.
Дали ему с устатку. И уехал Хряпченко. Вот такая наша, чисто русская история… Эй, бойцы, ну-ка наливайте, уже пять минут до полночи.
Все, кто был в комендантской, кроме мусульман, налили себе зверобоевки, и Палыч сказал:
– Ну, разноцветные вы мои, интернационал ты мой серобуромалиновый, с Новым годом! За мир во всем мире и чтоб завтра с утра у нас у всех лицо на голове поместилось. А теперь – по-нашему, по-армейски, три раза…
– Ура! Ура! Ура! – грянули «разноцветные».
В общем, все прошло благополучно. Проверка в виде какого-нибудь Хряпченко не нагрянула. Спирта хватило. Никто не подрался. Утром голова болела в меру. По крайней мере – моя.
А через четверть века вся эта вне всякого сомнения правдивая Пинковская история сжалась в тот самый короткий, но назидательный анекдот, который мне рассказали недавно:
«– Здравствуйте, товарищи солдаты!
– Здравия желаем, товарищ полковник!
– Почему у вас плац загажен?!
– Ура-а-а!»
И я почему-то подумал, что это наше «ура!» по любому поводу – не только наша беда, но в чем-то и наше спасение.
– Слава КПСС!
– Ура-а-а!
– Да здравствует перестройка!
– Ура-а-а!
– Даешь безалкогольные свадьбы и Новый год!
– Ура-а-а!
– Вперед за демократию!
– Ура-а-а!
– Развиваем рыночную экономику!
– Ура-а-а!
– Нам необходимы модернизация и инновации!
– Ура-а-а!
Сижу тут как-то, смотрю почту. Приходит очередная инструкция из министерства. Читаю: «Необходимо в самые сжатые и кратчайшие сроки, в рамках инновационных задач и в русле всеобщей модернизации предпринять все необходимые меры по усовершенствованию концептуальной системы гибкого и всестороннего развития комплекса полноценных мероприятий, направленных на дальнейшее планомерное усиление систематического контроля за посещаемостью студентов…»
Думаю: какой пьяный идиот это писал? Зачем это все? К чему? И – злость, безнадежность. Руки опускаются. Что же у нас за страна такая?..
И вдруг вспоминаю рассказ Палыча и трижды про себя с предельным подобострастием и максимальной экспрессией кричу: «Ура-а-а! Ура-а-а!!! Ура-а-а!» – и в корзину ее к чертовой матери, эту инструкцию.
И сразу легко-легко на душе.
Так что с Новым вас годом! И выпьем же за наше вечное непробиваемое российское «ура»!
Писатель Аркашка
У меня есть сосед – мальчик Аркашка. Ему восемь лет.
Аркашка – плотненький, крепкий, с серьезными карими глазами. Волóс у него – жесткая каштановая копна. Когда кто-нибудь из родителей пытается ее расчесать, Аркашка начинает глухо рычать, как собака. Скалит зубы. Переднего, правда, нет: выпал. Может и укусить.
Нет, Аркашка – он хороший. Типичный восьмилетний бандит. Не любит делать уроки, умываться, не зашнуровывает кроссовки, любит животных, сладкое, садистские стишки, подраться…Все нормально, все как у всех.
Но вот примерно год назад с Аркашкой кое-что произошло.
Началось все с того, что родители в начале каникул накупили Аркашке книг. Про хоббитов, про Гарри Поттера. Ну, весь этот стандартный набор жертвы глобализма. У нас ведь все так. Взрослым дядям и тетям сказали: «Ша! Всем читать Коэльо с Дашковой!» – «Есть!» – сказали дяди и тети. И читают. Мальчикам и девочкам сказали: «Ша! Всем читать про очкарика и английское школьное соцсоревнование!» – «Есть!» – ответили мальчики и девочки. И все поголовно читают Дж. К. Ролинг. Партия сказала «надо!», комсомол ответил «есть!» Привычка. Генетическая.
Ну, еще про очкарика этого меченого более-менее живенько написано. Не намного хуже «Незнайки». Я треть первой книги одолел. Дальше не смог, уснул.
А про этих, с кожаными пятками…Там, конечно, глубокие культурно-мифологические пласты, подтексты и архетипы… Я все понимаю и уважаю очень Толкина Дж. Р.Р. Но читать не могу. По убогости ума своего. Все эти Митрандиры – Горгоробы – Азанулбизары… Вся эта кельтская нечисть…Ее чтоб только запомнить-то, надо сразу 350 граммов принять. Без закуски. Нет, мне Винни-Пух с Коньком-Горбунком милей. Хотя – дело вкуса.
Но Аркашка сначала прочитал всю Дж. К., потом – всего Дж. Р.Р. Потом Аркашке купили фильмы по романам Дж. К. и Дж. Р.Р. Аркашка их посмотрел. И на некоторое время затих. Три дня даже давал себя расчесывать и не рычал. А потом зашел как-то на кухню к маме с папой и сказал:
– Буду писателем.
Подумал и добавил:
– Воистину так повелевают Высшие Силы.
Подумал и еще добавил:
– Ибо.
– Что ибо-то? – спросил папа.
– Просто ибо, – пожал плечами Аркашка. – Ну, я пошел.
И Аркашка пошел. И стал писателем.
Лежа на полу в какой-то немыслимой позе, кверху попой и книзу головой (так к мозгу кровь лучше приливает, я пробовал писать в Аркашкиной позе – класс!), шевеля, как змея, высунутым языком, похожим на кусок радуги (от сосания фломастеров), Аркашка выводил в своей красного цвета общей тетради:
«И злой валшебнек Курамор ванзил мечь в плодь нещаснова добрава валшебнека Гулюлюна и три раза хахача пиривирнул яго. Хахаха! Ты пагибнеш! кричал Курамор. Иба!..»
Особенно Аркашке почему-то нравилось слово «иба!» А еще – «ваистену!» и «дабудит так!» А еще он любил их комбинировать, например:
– Да будет так, ибо!
Или:
– Ибо, воистину!
Описания Аркашке не очень давались. Он их обычно, так сказать, максимально лаконизировал, например:
«Лес был страшный».
Или так (почти по-чеховски):
«Море было большое. В нем было много воды».
Но зато страшные вещи Аркашка смаковал. У него все время кто-нибудь кому-нибудь что-нибудь откусывал с криком «Да будет так!», кто-нибудь кому-нибудь что-нибудь во что-нибудь вонзал и обязательно то, что вонзал, три раза «пириварачивал» («Ибо!»).
Вечером Аркашка читал свои произведения ближним. Сначала ближние (мама с папой) Аркашку слушали, но потом терпение ближних иссякло.
– Господи, какой ужас! – говорила мама. – Аркаша! Да
