Ей ужасно хотелось поверить в искренность Неренай, но она опасалась, что эта женщина может оказаться шпионкой. Вот почему так трудно бить королевой: теперь она никому не могла верить. Неожиданно оказалось, что ее окружают не друзья, а незнакомцы.
«Но я же сама так все устроила, разве нет?» — подумала Энни. И причины по-прежнему казались ей достойными.
— Мне бы хотелось спросить еще кое-что, — сказала она.
— Я готова ответить на любые вопросы, ваше величество.
— Вы знаете, что я освободила Узника. Это была ошибка?
— Да.
— Насколько серьезная?
— Очень серьезная, — ответила Матушка Уун. — Однако я не могу сказать ничего более определенного.
— Он обещал исправить закон смерти и умереть.
— И он выполнит оба своих обещания. Проблема состоит в том, что он успеет сделать в промежутке.
— Прошло уже несколько месяцев.
Древняя сефри хрипло рассмеялась, а по губам Неренай скользнула давно ожидаемая недобрая улыбка.
— Он ждал в течение двух тысяч лет, ваше величество. Несколько месяцев для него лишь мгновение.
Энни вздохнула.
— Я помню, вы меня предупреждали. Но тогда мне показалось, что у меня нет выбора.
— Верно, — кивнула Матушки Уун. — Я знала, что вы так поступите.
— Вы знали?
— Ну, я была почти уверена.
— Почему же вы меня не предупредили?
Матушка Уун поставила чашку на маленький столик.
— Я сказала, что освободить Узника было ошибкой. Но если бы вы умерли, было бы еще хуже. Вы должны занять трон седоса. Вы Энни, а не кто-то другой. Только в таком случае для нас наступит искупление.
— Искупление?
— Это очень древнее понятие сефри. Мне не следует о нем говорить.
— Значит, вы служите мне именно по этой причине?
— Пока Узник оставался в темнице, мы должны были за ним следить. Теперь мы освободились и можем служить вам, что мы и делаем. Как только он обрел свободу, наши воины отправились вас искать.
— И спасли мою жизнь. И помогли завладеть замком. А теперь вы хотите, чтобы у меня появилась новая горничная. Но я не понимаю, почему, Матушка Уун.
— Потому что вы можете все исправить, — ответила старая женщина. — И я больше ничего не стану вам говорить, в противном случае знание ударит вам в голову и погубит. Так вы хотите Неренай и ли нет? Вы можете отказаться; все остальное останется в силе.
Энни вдруг ощутила, как ее охватывает паника, нечто похожее она испытала у стен города.
«Я ничего не хочу! Я не хочу восседать на троне седоса, или спасать мир. Я хочу, чтобы Казио и Остра вернулись, хочу снова оказаться в пути...»
— Ваше величество? — с тревогой сказала Матушка Уун.
Энни почувствовала, что по ее щекам текут слезы. Она тряхнула головой и расправила плечи.
— Неренай из Дома Сери, я буду ряда, если ты станешь одной из моих горничных. Но ты должна понимать, что идет война, в которой я буду участвовать, и твоя жизнь подвергнется опасности.
— Нам всем грозит опасность, — ответила Неренай — Для меня большая честь принять ваше предложение.
Энни почувствовала, как нечто, похожее на маленький язычок пламени, коснулось ее спины.
Это ошибка, — сказала женщина.
«Может быть. Но это моя ошибка. Я буду сама принимать решения.»
В ответ раздался презрительный смех. Потом жар исчез.
ГЛАВА 5
В ХАНЗЕ
Нейл отстегнул нагрудник кирасы и, поморщившись, опустил его на пол. Взглянув на свое туманное отражение на гладкой поверхности нагрудника, он вздохнул.
В дверь его крошечной комнатки постучали.
— Входите, пожалуйста, — сказал он.
Дверь распахнулась, на пороге стояла Элис, очень хорошенькая в простом желтом платье.
— Мои поздравления, — сказала она.
Он кивнул.
— Благодарю вас.
— Однако вы не выглядите счастливым, — заметила она. — Разрешите мне угадать: вы разочарованы, что он сбежал, как трусливый пес.
— Он отступил, — ответил Нейл.
— Однако вы его преследовали, — фыркнула Элис.
Нейл пожал плечами, движение вызвало боль.
— Мне его жаль.
— Но разве вы не хотели, чтобы все произошло именно так? Разве вы не блефовали?
— Я не блефовал, — ответил Нейл. — Иначе он бы мне не поверил. Для человека, который хочет жить, нет ничего страшнее противника, который жить не хочет.
— Понятно. Значит, вы не хотите жить?
— Рука, которой я держу меч, совсем плоха — а другая еще хуже. Все мое умение сражаться теперь бесполезно, и я больше никогда не одержу победы благодаря тому, что я лучший. У меня осталось только одно оружие — безразличие. Нет, я не стану себя убивать. Однако мой следующий противник может не дрогнуть, и тогда мне конец.
— Ваши раны еще не полностью исцелились.
Он мрачно улыбнулся.
— Верно. Но я не думаю, что они когда-нибудь полностью исцелятся.
— Вам следует приободриться. Сегодня вы одержали победу и сделали это с блеском. Унизить сэра Аларика намного приятнее, чем убить. История обрастает все новыми подробностями; говорят, что ваше лицо сломило его волю, что ваши глаза горели, словно солнце, что один из них расширился до размеров блюдца и никто не мог смотреть прямо на вас, словно вы стали воплощением святого Лоя. Они говорят, что смертный не может встать на вашем пути.
— Если они не могли на меня смотреть, откуда они узнали, что мой глаз стал величиной с блюдце?
— А теперь вы ищете волосок на яйце, — сказала Элис. — Кстати, теперь вам неплохо бы завести несколько детей; полагаю, сегодня вечером у вас не будет недостатка в предложениях. И, поскольку вы не получили возможности поупражняться во время поединка…
Нейл вздохнул и принялся снимать остальные доспехи.
— Естественно, я не имела в виду себя, — улыбнулась Элис.
— Что-нибудь еще, леди Берри?
Она сложила руки на груди и прислонилась к косяку двери.
— Сэр Нейл, вы еще не успели пережить своей двадцать второй зимы. Слишком рано вести себя, как сломленный жизнью старик.
— Благодарю вас за сочувствие, леди Берри, — сказал Нейл. — Обещаю, что со мной все будет в порядке.
— Я ухожу, — сказала она. — Я пыталась. Однако я пришла для того, чтобы сказать: мы задержимся здесь еще на один день и отправимся в путь послезавтра с первыми лучами солнца.
— Благодарю вас.
