class="p1">Так, не только образно и духовно, но всецело и действительно созидается не дробимое на части Тело Христа. – «Мы – члены, составляющие Тело Христово… Чтобы тело пребывало по естеству своему целым, необходимо, чтобы и отдельные члены его были соединены с Главою, по сущности своей вполне будучи тем же, что и Глава. Если Главу разумеем бессмертною и нетленною, то, конечно, должны сохраняться в нетлении и члены». Это не старое грешное тело Адама: оно умирает и умерло.
«Древняя тварь прешла, соделавшись непотребною через грех. Но прехождению уничтоженного необходимо явилась новая живая тварь, образующаяся через возрождение и воскресение из мертвых». Но Тело Христово, как из нас также созидаемая новая тварь, и есть «святая, соборная и апостольская Церковь» (стр. 200, 129, 185, сл.).
В медлительном течении времени восстанавливается Человек во Христе и Христом. Но это восстановление и обожение, будучи делом Божьей Благодати, столь же не нарушает свободы Человека, сколь не нарушила ее создавшая Человека свободным Воля Божья (ср. стр. 216). Конечно, силы только что освобождающегося от рабства греху еще не достаточны для спасения и даже для того, чтобы снова не впасть в грех: необходима Божья помощь. Но «в обновленном рождении мера и краса души, даруемые благодатью, зависят от нашего желания, ибо – насколько простираем мы подвиги благочестивой жизни, настолько же простирается и величие души». Жизнь наша – «синергия», или «содеятельность», нас и Бога. И если не возникает у Григория мысли об ограничении Богом человеческой свободы, нет у него и мысли об ограничении Бога человеком. «Августиновская» проблема о взаимоотношении благодати и свободы для Григория (как и для Православия вообще) просто не существует. Ведь она может появиться либо на почве эгоистического психологизма, либо на почве недостаточного понимания того, что такое Богочеловек, если, разумеется, оба основания не наличествуют сразу. – Во Христе Иисусе Божья Воля не ограничивает человеческой, как и обратно. Всякое Его действие как, в конкретности своей, ипостасное является свободным самосогласованием двух природ, двух воль. Христос не Бог и Человек, а Богочеловек. Мы же спасаемся через единосущие Его с нами по человечеству и через причастие к Нему. Так, «благоугодная и совершенная воля Божья совершается в жизни верующих в Бога».
В связи с этим основной религиозно-нравственной идеей Григория (ер. Климента, Оригена, Мефодия) является идея подражания или, вернее, сообразования Иисусу Христу. – «Христианство есть подражание Божьей Природе»; и «если мы хотим быть образом Бога невидимого, мы должны сообразовать вид нашей жизни с предлежащим нам образом жизни», т. е. со Христом. Ибо Он «по человеколюбию доделывается образом Бога невидимого» и для нас. «Своим образом… Он воображается в тебе, дабы чрез Себя снова облечь красою Первообраза и тебя». Идеал же сообразования наилучше начертан Павлом, «точнее всех уразумевшим, что такое Христос». Павел «так живо подражал Ему, что в себе самом явил отображение своего Господа… и казалось: уже не Павел жил и говорил, но жил в нем Сам Христос». Конечно, греховная немощь ставит границы нашему сообразованию; и мы, например, не в силах преодолеть изменчивость нашего естества. Но, поклоняясь во Христе для нас недостижимому, должны мы памятовать, что «истинное совершенство состоит в том, чтобы никогда не останавливаться в приращении к лучшему и не ограничивать совершенства каким-либо пределом» (стр. 207).
Говоря более конкретно, религиозно-нравственный путь заключается в росте христианской деятельной веры, которая есть и знание, и всецелое мистическое единение невесты-души со Христом (стр. 127, ел., 129). В очищаемую от грехов верующую душу нисходит Божья любовь, из коей необходимо проистекают «братолюбие», а за ним – «кротость, смирение, нелицемерие, постоянство и тщание в молитвах» и все прочие добродетели. Они нераздельны; и «невозможно понять одну из них, не касаясь всех. Но, если в ком-либо рождается одна, за нею необходимо следуют остальные». Предводитель, «хорег» их – молитва.
Сообразование Христу, как причастие через Него Божественному нетлению, т. е. самому неизменному Богу, есть прежде всего победа над собственной своей разъятостью и над разъятостью, изменчивостью и движением мира, за которыми усматривается красота искажаемого ими Блага. Путь религиозно – нравственного преуспеяния – путь «упрощения» (απλόσις), т. е. самососредоточения и гармонизации своей природы или целомудрия: «благоустроенного порядка всех душевных движений, соединенного с мудростью и благоразумием». Высшая ступень целомудрия – девство. И Григорий, не осуждая нужного для грешных людей и Богом благословенного брака, восторженно славит девственников, «живым сердцем восприемлющих нетление духа». Царствовавшая от Адама смерть, приступив к Богородице, как бы натолкнулась на камень – на Плод Ее девства – и о него сокрушилась.
Достигнув целомудрия и, следовательно, единства, душа удостаивается единения с Богом. Она может уже проникать во мрак, о котором
«возвышенный Иоанн, бывший в том мраке светозарном, говорит: Бога никто нигде не видел». – «Этот мрак охватывает душу человека… когда ум его в усилиях постичь Божество достигнет вершин отвлечения, успеет оставить все видимое: не только чувствами воспринимаемое, но и умом».
Таково высшее состояние единения или исступления (ε'νοσις. εξτασις).
«Если есть в тебе это, без сомнения есть в тебе Бог». Тогда «Бог в тебе всячески»; и «Господь называет блаженством не знание чего-либо о Боге, но имение в себе Бога» (ср. стр. 98, сл.; ср. гл. V, 1).
9. Благодаря развитию имманентного Богоучения приобрела полную ясность идея тварности мира, и вместе с тем отпал мотив, побудивший Оригена к его теории бесконечного ряда миров (стр. 117, сл.). – Мир конечен, ибо «приписывающий движению начало не усомнится и в конце его, а не допускающий конца не допустит и начала». И хотя сам же Григорий Нисский открыл «принцип сохранения материи» – в абсолютном смысле неуничтожимости ее, как и неуничтожимости движения и времени, – он не понимает: сотворенное по существу своему – начально и конечно. Самобытное греховное движение должно себя исчерпать и окончиться. Если же так, то нет нужды допускать дурную бесконечность миров, падений и восстановлений. Такая бесконечность многому противоречит. Она не согласуется с Божьим Промыслом, который создал Человека для Богопричастия, как и с тем, что Богопричастие не может пресытить (стр. 207) и не противоречит человеческой свободе (стр. 222, сл., 228). Она, далее, предполагает абсолютную недоступность совершенства для тварей, ибо совершенное отпасть не может, а обоженное уже и совершенно. Идея же всеспасающей Любви, или Благости, легко оправдывается и иным путем. Нет необходимости не только в стоическом метемпсихозе, но и в оригеновских перевоплощениях. – Жизнь мира есть непрерывное развитие одного Божьего мира, созданного Всеблагостью так, что цель его достигается Богочеловеческой свободой, несмотря на свободное отпадение Человека.
Человек
