предшествуют какие-то особые состояния слуха? Зрения?
— Ты не имеешь права на меня обижаться. — Внезапно прервал Хата и наше двухдневное обиженное молчание Гайл. — Я хочу научить тебя не просто дисциплине и слепому послушанию. Я хочу научить тебя доверию и принятию.
Я закивала, ёрничая:
— Ааа, понятно. То есть я должна тебе доверять после того как ты лишаешь меня сознания в любой момент, когда тебе заблагорассудится?
— Я дал тебе возможность проявить свободу выбора, когда ты заявилась на Зеваон, испуганная и просящая защиты. И ты выбрала. Теперь я в своём праве применять силу, потому что ты не доверяешь! Разве я не доказал, что достоин твоего доверия? Хочешь сбежать от императора Сайграхары — пожалуйста, я тебя прикрываю. Не хочешь убивать террористов вопреки инструкциям — пожалуйста, я иду на поводу у твоего морального кодекса.
— Пожалуй, я пойду. — Хат втянул голову в плечи и испарился из нашего поля зрения, но Гайл даже не обратил на это внимания.
— Я защищаю тебя от борделя, от дедовщины, от бюрократов. Я оставляю тебе твою игрушку Ар-Мир, у тебя особые тренировки, особое оружие, особый статус, — одним прыжком он обогнул костер и оказался на моей стороне, разгоряченный спором и близостью огня, — но ты… ты так и не доверяешь мне! Ты не принимаешь то, что с тобой происходит и сопротивляешься абсолютно всему! Поэтому у тебя затяжная депрессия — если бы ты отпустила этого Терона и приняла то, что ты ему не нужна… да, тебе всё ещё было бы больно и даже хреново, но уже совершенно по-другому. Принятие открывает двери к тому, чтобы жить дальше. А сопротивление всему происходящему даст тебе только боль!
Он практически орал мне в лицо, и чтобы прекратить это я тоже заорала:
— Я доверяю тебе!
Он тяжело дышал и смотрел на меня.
— Докажи!
— Я… я… — Мне казалось, он хочет, чтобы я его поцеловала. Но только что он говорил о Тере, и теперь я вернулась мыслями к нему. И могла думать только о нем. Черт. Как же мне вытравить его заносчивую имперскую задницу из своей головы? — Я буду слушать все твои приказы! Ты прав. Ты никогда не заставишь меня делать что-то против моего морального кодекса. Никогда не предашь. Я верю тебе. Всегда верила. И буду верить. Как себе. Может даже больше, потому что ты явно разумнее меня.
Я закончила свою тираду улыбкой.
Это было не то, что он хотел, но, кажется, тоже ничего. Он как-то недовольно ухмыльнулся и отошел.
— А давай проверим.
— Как?
Костер уже почти потух, но угли были еще ярко красными. Гайл разбросал их палкой на приличной площади и велел закрыть глаза.
— А теперь слушай только мой голос.
Следующие десять минут я слепо выполняла его приказания, рискуя напороться голой ногой на одну из десятков тлеющих головешек. Но выполняя все максимально точно, я ни разу так и не обожглась.
— Ещё шаг вперёд. Открывай глаза. — Я стояла в одном сантиметре от татуировки на его обнаженной груди. Она спускалась по всему торсу и уходила за линию брюк. — Молодец. Теперь верю.
Гайл улыбался во весь рот.
— Теперь будешь меня слушаться?
Он приподнял пальцем мой подбородок. Но я покачала головой:
— Нет. Просто доверять. Всегда. И принимать. Хотя этому еще стоит поучиться. — Я притворно огорчилась, сделала шаг назад и тут же зашипела от боли, потому что наступила на всё еще горячий уголь.
— Вот видишь, стоит держаться поближе ко мне.
Он молча опрокинул меня на песок, осмотрел ногу, буркнул, что это ерунда, потому что угли уже успели почти остыть, и резко ушел спать, оставив меня на песке в полной растерянности.
Я упала и принялась созерцать звезды.
Быть женщиной, значит, чувствовать, что ты желанна. Сладкая истома между ног напоминает о том, что тебя хочет мужчина, на зов которого хочется откликнуться. Но телом я совершенно не чувствую желание Гайла. Лишь понимаю его разумом, анализируя его поведение. Он классный. Самый классный из всех, кого я встречала. Но я хочу быть желанной только одного мужчины во Вселенной. А для остальных — нет. Сейчас я отказываюсь от своего женского начала. В конце концов Такела говорил, что все души бесполые. И если я — это только Душа: какая разница в какой коробочке я сейчас нахожусь?
Я — Никто. Мой разум потянулся к сияющим звездам. Душа словно вышла из тела, распавшись на сотни и тысячи частиц меня, словно бы я сейчас прыгала через черную дыру. Эти частицы взмыли ввысь, в темную и теплую черноту космоса. Эта тьма не была злой или холодной. Она была чревом матери, баюкающим меня и обещающим покой, безмятежность, защиту. Через некоторое время я внезапно осознала, что не вижу черноту космоса. Он был пронизан сотней нитей, образующих трех-, четерех-, пяти-мерные светящиеся сети в пространстве. Я поводила рукой, заставляя их двигаться, и вдруг поняла, что могу влиять на них. Ведь я теперь никто. У меня нет мыслей, благодаря которым мы и отделяем себя от Целого. И когда их нет, я могу беспрепятственно встроить свою энергию в общий поток светящихся нитей Великого Космоса.
Я не заметила как заснула.
Но на заре за мной пришел Гайл. Я видела теперь его совсем по-другому. Набор грехов, комплексов, паттернов и схем поведения обволакивал его словно панцирь, в глубине которого пульсировал светящийся сгусток светлой чистой благородной Души. От нее ко мне тянулись светящиеся нити, но его губы вдруг развеяли волшебство. Он начал говорить, и я вновь вернулась в свое прежнее состояние, заставляющее нас смотреть на мир из нашей черепной коробки сквозь узкую прорезь глаз. Я даже потрясла головой как собака, стараясь то ли сбросить наваждение, то ли, наоборот, вернуть то прекрасное состояние Видения.
— Сиф, я больше так не могу. Я должен все сказать, раз и навсегда. Я полюбил тебя. Это не влюбленность и не страсть. То есть, я хочу тебя. Каждый день, каждое утро, каждый вечер, каждую нашу тренировку. Вместо того, что бросать тебя на мат, я бы лучше тысячу раз оказался… — Он запнулся и сжал зубы. — Оказался в тебе. Но я… я уже знаю, что такое любовь, а не влюбленность. И это именно она. Я знаю, что это не взаимно. Но я хочу, чтобы ты просто допустила меня к себе. Я попробую сначала страстью, заботой и доверием, со временем я займу твое сердце. Я знаю, я смогу. Ты уже принимаешь меня. Ты доверила мне свою свободу и
