Я отдаюсь мраку, живущему в моем сердце, и он захлестывает меня. Я изображаю на лице улыбку – нежную и кокетливую.
– Я думала о том, что не была у тебя дома с тех самых пор, как кости показали, что мы с тобой предназначены друг для друга. И о том, собираешься ли ты пригласить меня к себе.
* * *
– Тебе надо прекратить с ним встречаться, – говорит матушка, когда я во второй половине дня возвращаюсь домой.
Она просит меня об этом не в первый раз и наверняка не в последний. Предыдущие несколько недель я проводила с Декланом каждый свободный момент. Я подолгу гуляла с ним в окружающих Мидвуд лугах и лесах, позволяла ему закладывать цветы мне за ухо и делала вид, будто я влюблена в него, одновременно пытаясь вызнать все детали его жизни. Как часто он бывает в отлучках. Города и деревни, в которые он ездит, – о том, куда именно, можно судить по длительности его отлучек.
Но я нисколько не приблизилась к ответу на вопрос о том, кто ему помогает и почему.
Я гляжу на осунувшееся лицо моей матушки. На ее запавшие глаза. На открытую магическую книгу, лежащую на полу рядом с куском бархата, на котором разложены кости.
– Почему? – спрашиваю я. – Ты увидела что-то важное?
– Нет, – отвечает она. – Я не вижу ничего. – Она трет лоб. – Просто это слишком опасно. Мы должны отыскать другой путь.
Ее взгляд смотрит на мое запястье, обвитое бледно-розовой меткой. Она морщит нос.
– Это мерзость.
Я улыбаюсь. Мне понадобилось несколько недель, чтобы сообразить, откуда у Деклана взялась метка любви. Каждый день я смотрела на эту метку с удивлением и омерзением, видя, как она становится все темнее и темнее, и желая, чтобы в ответ на ложь, которую я твержу сама себе, и на моем запястье появилась бледно-розовая полоса.
Я всячески искала решение, глядя на нее то под одним углом, то под другим. Метки всегда выступают в результате острых эмоциональных переживаний – так, может быть, мне нужен какой-то эмоционально заряженный момент с Декланом, что-нибудь такое, что убедило бы мое тело в том, что я запала на него, хотя моему разуму ясно, что это фарс.
Но я никак не могла избавиться от чувства, что я что-то упускаю. Так бывает, когда ищешь какой-то предмет, зная, что недавно ты его где-то видела, но при этом тебе никак не удается сообразить, где именно. А потом в один прекрасный день я вспомнила кровь на штанах Деклана. И мое сознание зацепилось за это пятно. Я начала думать о том, как сидела рядом с моим отцом и наблюдала за тем, как он смешивает краски на своей палитре – как несколько капель белой краски превращают темно-сапфировый цвет в небесно-голубой, а если добавить еще белого, цвет становится бледно-бледно-голубым, как небо у самой кромки горизонта.
А что, если это была не кровь? А краска? Что, если Деклан пролил ее, готовясь смешать две краски – много капель белой краски и красную для ранней метки любви, а затем с каждым днем все меньше и меньше капель белого, чтобы казалось, что метка постепенно темнеет.
– Может быть, это и мерзость, – говорю я. – Но задумано умно.
Последним подарком, который преподнес мне мой отец, был набор красок и самая маленькая кисточка с такими тонкими волосками, что она может нарисовать линию совсем тонкую, едва различимую, например, травинку или ненастоящую метку любви.
Выражение торжества, появившееся на лице Деклана при виде моего разрисованного запястья, стоило тех часов, которые я потратила на эксперименты, стараясь изобразить метку похоже и сделать ее цвет таким, чтобы она выглядела свежей, а значит, бледной и в то же время вполне различимой. И к тому же не ощущалась на ощупь.
– Ты играешь с огнем, Саския, – говорит матушка.
– Может быть, и так, – отвечаю я. – Но огонь дает нам тепло, пищу и жизнь. Иногда только он и дарит человеку возможность уцелеть.
Она сглатывает.
– Мы могли бы испробовать иной способ.
Я качаю головой. Мы с ней разговаривали об этом уже столько раз, что и не счесть.
– Мы не можем обратиться к городскому совету – ведь я так и не выяснила, кто из его членов помог Деклану, подменив сыворотку правды.
– Нет, я не об этом.
Я склоняю голову набок и прикусываю щеку, уверенная, что сейчас она снова предложит мне уехать из города.
– Я могла бы научить тебя гадать на костях.
Это как внезапно выроненный кубок вина. Кубок летит на пол, и его звон застает меня врасплох.
– О чем ты говоришь? – спрашиваю я.
Она скрещивает руки на груди и берет себя за локти, словно пытаясь согреться.
– Доведывание не лишает тебя способностей, данных тебе природой. Ты все равно можешь научиться гадать на костях.
– Ты же сама сказала, что в этой жизни я не могу стать Заклинательницей Костей, сказала, что результат доведывания окончателен и что обряда сопряжения с магией не будет.
– Так оно и есть. Но это ограничения, налагаемые законом, а не природой. Верховный совет никогда не признает тебя Заклинательницей. И, уча тебя, я нарушу этические нормы – если об этом кто-то прознает, у меня могут возникнуть большие неприятности, – но и это не должно помешать тебе учиться. И мой план не так опасен, как твой. – И она указывает рукой на нарисованную метку на моем запястье.
Не так опасен? Я думаю о том, как из-за моей магии осужденный преступник убил троих ни в чем не повинных людей. Думаю о последовавших затем месяцах, когда я терзалась, представляя себе их тела, висящие в каком-то далеком Лесу Мертвых, их имена, с любовью вырезанные их родными на коре семейных деревьев, горе их семей, в котором виновата я.
– У тебя есть дар Ясновидения Второго Порядка, Саския, – говорит матушка, и голос ее звучит еще настойчивее. – Я почти уверена в этом. Подумай сама, что это может значить.
Я могла бы тайно наблюдать за Декланом, следить за ним. Видеть его делишки, не приближаясь к нему.
Учиться магии костей отнюдь не безопасно, но, может статься, небезопасно и отвергать мой дар. Возможно, мой страх не так уж отличен от страха Одры. Мы обе пытаемся избежать несчастий, управляя нашей судьбой, – только она одержима силой магии костей, а я всячески дистанцируюсь от нее. Но, отвергнув магию, я не смогла защитить себя. Ракель погибла. Деклан стал предателем. А моя жизнь в любую минуту может исчезнуть, исчезнуть совсем.
Мой взгляд падает на кость бабушки. Она почти полностью срослась.
– Времени у нас остается все меньше, – тихо говорит матушка, словно видя направление моих мыслей. Я чувствую ком в горле. Должно быть, она считает, что исчезнет именно эта реальность. Я прижимаю руку ко лбу. Надо рискнуть и принять мой дар.
– Хорошо, – говорю я. – С чего мы начнем?
Ее напрягшиеся плечи расслабляются, на лице отражается облегчение. Она садится на пол возле костей и хлопает по месту рядом с собой.
