Нет смотрителей, нет уборщиц и нет экскурсоводов? Сколько их тут было, немолодых людей, пять-шесть? Это ерунда, на самом деле, хуже будет, если Проводник сумел притащить с собой не-мертвых раньше, контролируя действия и мысли людей, считавших себя нормальными и живыми, не осознавая, что внутри них, поддерживая видимость, течет холодный черный кисель, отравленный Мраком.
Мрак внизу переливался пока живым электричеством. Пять витков лестницы, пять площадок с кое-где заметными углами дверей-гермозатворов. Прошел почти век, они все стоят, толстенные и прячущие за собой свои тайны.
Холод поднимался все сильнее, пробираясь под одежду, кусая ледяными зубами за кожу и стараясь дотянуться глубже. Под ногами поскрипывало, ступени обрастали сизо-белой хрусткой коркой, заставляя идти медленнее. Маша сопела, каждый шаг давался ее вроде бы хорошим ботинкам с трудом.
Первый пролет…
– Дерьмо. – Скрипнула Маша, глядя на стену, густо исписанную багровым.
Да, тут она права полностью, еще какое дерьмо. Это насмешка, оставленная специально, напоказ, чтобы вывести из равновесия, разозлить и заставить натворить глупостей. Но мерзость, от понимания факта, никуда не испарилась. Осталась краснеть перед глазами, выхваченная ярким и ровным светом ламп, переставших моргать. Чертов натюрморт.
Бойцы, должные быть здесь, нашлись. Один, во всяком случае, точно. Хорошо, если находка окажется единственной, не хватало еще думать об оперативниках, когда все закончится.
Именно когда закончится, здесь и сейчас думать иначе – гарантированная смерть.
Бойца растягивали в стороны, выдирая руки из плеч, ноги из таза, оставив их болтаться на подмерзших и почти синих сосудах с связками. Болтаться, ведь торс пришпилили к стене несколькими штырями, выдрав те откуда-то из стен. Спиной к лестнице, выкрутив голову на сто восемьдесят, заставляя Машу смотреть в глаза погибшего. В широко распахнутые от боли и ужаса глаза, с лопнувшими капиллярами и почти вылезшие из орбит.
– Суки! – Маша всхлипнула-шмыгнула, не разберешь. – Убью.
– Обязательно, Машуль. – Семеныч судя по звуку, похлопал ее по плечу. – А я тебе помогу.
Молодец, сканнер, он же не просто проявляет участие, он сейчас, незаметно закопавшись в Машиной голове, успокаивает и настраивает на нужный лад. Мерзко, вот так вот, как с машиной, только с человеком? А куда деваться?
– Добро пожаловать… – прочитал Рикер. – Почему они так предсказуемы?
Он повернулся к нему, глядя в спокойные глаза вроде бы молодого еще парня без возраста. Видел такие надписи? Мог и видеть, конечно.
«Добро пожаловать в Ад», говорят, такие слова встречали федералов на Кавказе.
– Идем.
Снизу донесся скрип. Противный такой скрип, как по стеклу пенопластом, или, как если кто-то кружился на одном месте, задевая чем-то не очень острым по твердому. Скр-скр-скр…
– Медведь, липовая нога… – Семеныч положил руку Маше на плечо. – Патроны просто так не трать. Может, дождемся наших, все же, а?
Кому вопрос? Ясное дело, что не Маше с Рикером, вопрос только ему одному.
– Глупо. Мрак здесь, здесь же, скорее всего, новый Проводник и он нас ждет. Не спустимся сами, придет сюда. Только тогда, пятьдесят на пятьдесят, шансов будет меньше. Это же игра, понимаешь?
– Понимаю. – Семеныч замер. – Он нам головы морочит. Даже мне, как так?
Как-как… вот так.
Неприятности начались на третьей площадке. Начались сразу, навалившись со всех сторон в мгновенно накинувшейся темноте.
Он ударил тесаками крест-накрест, на звук и запах, отдающие давним разложением и хрустом мертвого тела. Сколько же здесь пролежали не-мертвые, если не двигаются как обычные люди. Не до мыслей стало почти сразу, в расчетах он ошибся очень сильно.
Мертвенно-бледные фонари выхватывали из темноты мертвых, пришедших за живыми. Выстрелы грохотали, разлетаясь в стороны от людей, стоящих спина к спине. Обе гермы, открывавшие коридоры, ведущие куда-то в глубину, шевелились бледными овалами с черными глазами. Выплескивали их, выжимая изнутри, как гной из рассеченного нарыва, молчащих, просто идущих вперед.
Клинки скрежетали, встречаясь с костью, сухо входили в плоть, лишенную крови и двигавшуюся только волей Мрака и его слуги. Он давненько не помнил такого на своей дороге, такого месива, где ему приходилось думать и о других.
Ему не нужен ночник, пусть и не сразу, вот и все преимущество перед остальными. И то хорошо.
Длинный сутулый юнец, голый, с разрезом от шеи до паха, приведенный точно из морга. Тянущиеся пальцы с отросшими ногтями, щелкающие челюсти, крошащие собственные зубы и плюющие на перекушенный пополам язык. Сбоку, едва доставая ему до локтя – сморщенная карга, в каком-то старушечье-древнем платье, подволакивающая ногу и упрямо старающаяся не отставать. Ползущий по полу мужик в рабочем комбинезоне, с наполовину вмятым внутрь черепом и третью лица, приведенный Проводником сразу же после падения с высоты. Девушка, с белом плаще с шарфом, странно сломанная, как сбитая машиной. Пузатый дядька со свернутой шеей и головой, почти висящей набок. Обычные люди, должные дождаться своего часа и просто упокоиться.
Но здесь и сейчас их, выдрав из пустоты забвения, вперед вел Мрак.
Он выдохнул, переступив через первого напавшего, точно одного из смотрителей бункера, сейчас лежавшего с рассеченной головой и перерубленной шеей. Выдохнул и отправился убивать уже неживое. Привычно, как хлеб с утра порезать с колбасой.
Серебро и сталь отправят их в пустоту. А внучок… чей внучок? Смотрителя, медленно начавшего разлагаться из-за уползающего Мрака. Он понял, что его ждет, такое уже было раньше, пусть один раз и тогда не-мертвых оказалось лишь пятеро. Тогда его ставили на ноги неделю, в монастыре, настоящем, намоленном и полным прозрачно-легкого серебристого сияния. Проводник не забрал себе души полностью, оставил воспоминания каждой и каждого, напустил их на хозяина двух тесаков, отправляющих покойных в последний путь.
Воспоминания. Кусочки жизней. Страх, боль, чужая смерть, облепляющие при каждом ударе тягучей и раскаленно-режущей паутиной их, застрявших в небытие и ставших просто оружием для нежити. Сука!
Он ушел в сторону от цепких граблей юнца, шагнул к девчушке в белом, ударил, стараясь уложиться в один выпад. Попал точно куда метил, в тонкую и красиво-длинную шею, странно уцелевшую после…
…радиатор «Прадо» хрустнул даже громче ее самой, отброшенной на асфальт. Она просто хотела забрать племянника из садика, сходить с ним в Крейзи-парк…
Какие красивые длинные волосы, так проклято видимые доставшимся ему ночным зрением, какие невесомые и легкие, шелком стелящиеся через пальцы. Темные строчки черной крови тянулись за крутящейся головой, не хотели отпускать, не хотели лишаться бойца.
Поднырнул под удар тяжеленной кувалды-руки пузатого, рубанул ему под ногу, роняя и ударил левой, не глядя, зная, что разрубит голову с затылка и до самих бровей…
