— Валя… это надолго. Это не два дня без меня… Это, наверное, несколько лет.
Я только покачала головой и зажмурилась, пытаясь сдержать слёзы. Но не смогла, расплакалась и тут же оказалась на коленях Энвера. Он молча прижимал меня к себе, а сердце его металось под рёбрами, словно лев в клетке.
— Прости, — всхлипнула я, — не так всегда представляла наше прощание.
— А как? — улыбнулся Энвер. — Наверное, что-то из разряда показать средний палец и сбежать автостопом или в багажном отделении?
— И такие варианты рассматривала, — согласилась, вымученно улыбнувшись. — А потом… последние дни… представляла, как ты провожаешь меня на самолёт…
Нас прервали неожиданно и очень грубо.
Дверь номера распахнулась, и на пороге появился Кемран в своем недоскафандре в сопровождении трех мужчин с недружелюбными взглядами.
— Ну здравствуйте, лебеди.
* * *
Показалось, я обнимаю пустоту — так сжалась от страха Валя, что я потерял ее на собственных коленях. Она ткнулась мне в плечо лицом и задрожала. Ее страх перед моим младшим разозлил, я обнял ее в попытке дать хоть каплю ощущения безопасности, но кого я обманывал? На меня смотрели два взведенных ствола.
— Отбегались, любовнички, — злобно процедил сквозь зубы Кемран. — Финита ля комедия, — добавил, неотрывно и с отвращением глядя на короткие темные волосы девушки, уложенные в гладкую прическу, словно раз за разом делал контрольный выстрел в затылок.
— Ну продолжай-продолжай, — подбодрил я брата, положив на затылок девушки ладонь — нелепая попытка защитить. — Толкай речь, как в плохом боевике.
Видимо, я попал в точку. Судя по тому, как захлопнулась пасть младшего, изменился его взгляд и заходили на лице желваки, он на самом деле собирался разыграть дешевую драму.
— Ну что ж, — с кривой ухмылкой согласился, — сократим сюжет до смысла. Выводите их, — чуть дернул в нашу с Валей сторону подбородком и отступил в коридор…
Кемран хорошо изучил гостиницу и постояльцев, похоже, наладил контакты с персоналом — это стало понятно, когда должные быть закрытыми двери служебных переходов оказались открытыми, а на глаза никто из обслуги не попался.
Зато у микроавтобуса стоял Толга. Ни один мускул не дрогнул на его теле и лице, когда я вынес Валю на руках, чувствуя упиравшиеся в бока стволы. Девушка не могла стоять на ногах, она была в сознании, но без него — полное принятие неизбежного и апатия, абсолютное безразличие, безвольное тело и пустой взгляд. Мой любимый боец, уже вернувший себе ощущение свободы и радости жизни, одной ногой ступивший на путь домой, сдался. Моя девочка сломалась.
Шесть часов до заброшенной фабрики в Ризе показались в одно мгновение сжавшейся вечностью — я готов был держать Валю на руках всю жизнь, чтобы дать ей хоть каплю защиты, но дорога словно только началась и сразу кончилась, а не смог сделать ничего.
Кемран сидел напротив молча, играя скулами и сцепив зубы от отвращения к темным волосам девушки. Пару раз мой взгляд упирался в Толгу, но он был так же неподвижен, как и остальные трое боевиков и водитель. Высшая степень напряжения, когда даже люди Кемрана боялись шевельнуться и получить пулю в лоб. Кемран мог. В его глазах бесновалось неконтролируемое безумие.
Валя будто очнулась, когда я нёс её мимо клеток. Её с номером двадцать семь, пустовала, а дверь была гостеприимно распахнута. Девушка задрожала в моих руках.
— Всё будет хорошо, верь мне, — шепнул ей, коснувшись губами виска с мелким бисером пота от страха.
Сам я в это не верил — от объятого ревностью и яростью безумца ничего хорошего ждать не приходилось. Но в отношении нас с матерью программа защиты свидетелей заработала сегодня утром. И где-то здесь мог быть Серхат Катлама, майор Национальной полиции Турции.
Поставил девушку на ноги перед арматурной узкой лестницей, но крепко держал за руку. Нас завели в комнатку без окон рядом с каморкой надзирателей. Впервые я пожалел, что не уделили заброшенной фабрике должного внимания, надо было изучить её вдоль и поперек, предусмотреть возможные ситуации… Хотя вряд ли это помогло бы в чем-то раньше, и уж точно не сейчас.
Толга завернул мне руки за спину, надел наручники и ударом по ногам заставил встать на колени. Дуло его пистолета уперлось мне в голову. Кемран стоял напротив с сочившейся серной кислотой улыбкой и держал Валю, прижимая к себе за талию. Я окинул его взглядом с ног до головы, пытаясь оценить, сможет ли хрупкая испуганная и сдавшаяся на волю судьбы девушка сбить его с ног. Он не чувствует их уже на ладонь ниже колена, его держит лишь экзоскелет с «ботинками», плотно фиксирующим нечувствительные голени и ступни — устойчивая конструкция, в которой брат уже чувствовал себя уверенно и больше не опирался на палки-костыли. Кемран не держал в руках оружие, ему было достаточно трёх боевиков — один стоял у закрытой двери, второй напротив нее справа от меня в трёх шагах.
— Детей обманывают конфетами, а взрослых клятвами, — сказал Кемран громко в самое ухо девушки, неотрывно смотря мне в глаза. — В чем он поклялся тебе, Валя? Что все будет хорошо?
* * *
Его жаркое отрывистое дыхание лизало шею, будто языками пламени разверзнувшегося перед глазами ада. И единственным якорем в этом материализовавшемся кошмаре был Энвер.
Он стоял на коленях с упертым в голову «верным» помощником, знавшем, что такое честь и достоинство, дулом пистолета. Как же ошибался в нем мой неповерженный мужчина с прямой спиной и спокойным взглядом, будто впитал утёкшие из Толги эти самые честь и достоинство. Энвер ни слова не сказал ему за всю дорогу, но едва слышно шептал мне «всё будет хорошо, верь мне».
Но я не верила — предательство Толги подкосило больше меня, чем того, кому он «обязан самым дорогим».
— В том, что люблю ее, — услышала любимый голос несломленного. — А что сделал ты? — с неприкрытым вызовом спросил Кемрана.
— А я предложил ей жизнь! — процедил сквозь зубы, прыская слюной, как бешеный.
— Какую, Кемран? Ты же трус! Забился под крышу своего дома, как паук, и только и способен, что пить чужие жизни! Ты урод, Кемран! Как становятся уродами те, кто ест человечину и пьет кровь людей! Ты см…
— Я предложил остаться здесь и жить! — завопил инвалид.
С ужасом поняла, что он инвалид не телом — оно лишь закономерно отражало уродливую душу и исковерканную психику. И никакие титановые подпорки их не заменят и не исправят.
— Зачем, Кемран?! — напирал на брата Энвер. — Почему?
Он был спокоен и уверен в себе. Воплощение достоинства. Настоящий султан, который не боялся взбесившегося пса и оставался человеком, невзирая на обстоятельства. Я впервые видела его таким. В нем словно воплотилась наследственность древнего рода, говорили накопленный опыт и мудрость многих поколений славных правителей великих империй.
