Уже засыпая, я услышала от Лёшки:
— Альбин, ты же знаешь, что ты всегда можешь обратиться ко мне за помощью?
— Пока это тебе помощь нужна.
— Я очень… ценю всё, что вы для меня делали… делаете. Просто помни, что я всегда рядом.
— Хорошо. Если что, я приду…
И я действительно пришла. Год спустя.
***
Но обо всём по порядку. После той странной ночи, которую мы провели вместе, сплетясь в единый клубок из рук-ног и одеял, между нами что-то тронулось… Обычно говорят "тронулся лёд", но в нашем случае это не совсем то слово. Мы ведь никогда не злились друг на друга по-настоящему, не ссорились, однако неясная неловкость продолжала стоять между нами преградой, словно оба не знали, что следует делать или говорить. Но теперь, по крайней мере, я уже не чуралась Лёхи, а он вновь стал заглядывать к нам на ужин, к радости моих родителей. Даже дядя Игорь как-то притих, решив, что ночные нападки на нашу дверь были плодом его фантазии, а может быть, это тётя Света сделала ему грозное внушение, чтобы он не позорил семью перед соседями.
Несмотря на то, что всё вроде бы наладилось, Орлов страдал — безмолвно и скрытно, но, к своему глубокому неудовольствию, я видела в его глазах застоявшуюся печаль.
И тот факт, что отсутствие Риты в жизни Алексея так ничего и не изменил в наших отношениях, ничуть меня не успокаивал. Я злилась, и это пугало, ибо порой, видя на уроках не менее поникшую Анисимову, мне хотелось злорадствовать. Но я держалась, долго делая вид, что ничего не замечаю.
***
Постепенно наступила весна, вокруг таял снег, образуя непроходимые лужи, но солнышко уже светило чуть ярче, давая силы и желание что-то делать.
Наш класс начал писать пробные экзамены. Физику, алгебру и геометрию я щёлкала как семечки, упорно стопорясь на сочинении. С орфографией и пунктуацией никаких проблем у меня не было, зато заметно хромало содержание. Как назло, темы в тот год через одну крутились вокруг любви и дружбы, даже стихотворения были исключительно лирическими.
— Альбина, — вздыхала наша русичка Ульяна Степановна, — ну в каких облаках ты витаешь?! Плохо!
— Плохо?
— Для тебя — ужасно, если ты, конечно, всё ещё хочешь медаль.
Медаль я хотела, но с романтикой у меня всё так же не выходило. Ну откуда я могла знать, почему Лев Николаевич Толстой видел идеал женщины в Наташе Ростовой... На мой взгляд, всё было слишком избито — замужество и куча детей. Скучно. Про феминизм и его идеи тогда особо никто не слышал, да и я вряд ли помышляла тогда о чём-то подобном: глупо было мыслить о свободе и правах, когда тебя никто особо в них и не ограничивал (спасибо родителям!). Но вот желания иметь толпу детишек я не понимала в упор. Наверное, всё дело было в том, что я в своей семье была единственным ребёнком, а может, просто насмотрелась на Лёшку, который вечно нянчился с кем-то из младших родственников.
В итоге всё настолько зашло в тупик, что Ульяна Степановна не придумала ничего лучше, чем вызвать в школу моих родителей, что на её языке означало "бить в колокола".
В тот год вообще был какой-то особый ажиотаж из-за экзаменов, поскольку на них ожидалось присутствие какой-то там комиссии, поэтому родителей моих одноклассников только и успевали вызывать на ковёр с целью взбодрить непутёвых школьников, дабы те не уронили честь гимназии.
Я сидела на подоконнике в коридоре и болтала ногами из стороны в сторону, ожидая маму, которая вот уже полчаса пропадала за дверями кабинета русского языка и литературы. У них с папой было чёткое разделение сфер моего воспитания. Папа отвечал за точные науки, поведение и моральные устои, маме же досталось всё, что касалось души и искусства.
Громкие голоса стали слышны ещё до того, как три высокие фигуры появились из-за угла.
— Это всё из-за него, из-за этого мальчишки? — холодным чинным голосом отчитывал мужчина понурую дочь в лице Риты Анисимовой.
— Папа, не выдумывай, я стараюсь, — отбивалась моя одноклассница.
— Я вижу, — хлёстко заключил её отец. Он вроде бы говорил спокойно, но от каждой новой фразы хотелось вжать голову в плечи и слиться со стеной, благо что она была зелёная. — Ты слышала, что сказала ваша классная? У тебя есть все шансы неуспешно сдать экзамены.
— Я стараюсь! — в отличие от отца Рите не хватало выдержки. — Всё делаю!
— Значит, этого недостаточно, — подключилась женщина в элегантном костюме. — Ты обязана стараться ещё сильнее.
— Но я…
— Без всяких "но"! Мы тебя предупреждали, что ты не должна была связываться с этим Лёшей. Это же полный нонсенс… Да он дальше сантехника в жизни не поднимется!
Её родители продолжали свою тираду, почти дойдя до меня. Я, вовремя спрятавшаяся в оконный проём, так и осталась незамеченной, иначе вряд ли кто-нибудь осмелился бы вести столь личные разговоры при посторонних.
— Он не такой, — неожиданно твёрдо заявила Анисимова, остановившись за спинами родителей. — Он не такой!
— Маргарита, не начинай, — хмуро потребовал мужчина.
— Но я его люблю! — еле сдерживая слёзы, пыталась сопротивляться Ритка.
Вот тебе и Ромео с Джульеттой!
— Мар-га-ри-та, — по слогам выразительно проговорила госпожа Анисимова, и в одном только этом слове было столько экспрессии, что даже я возжелала бы лишь одного — поскорее заткнуться.
Рита же вдруг жалобно шмыгнула носом и убежала… куда-то назад по коридору.
Её родители за ней не последовали, видимо посчитав это выше своего достоинства.
— Поверь мне, мы ещё намучаемся с этим мальчишкой, — устало вздохнула женщина.
— Нужно принять меры…
Они прошли мимо меня, мерно чеканя шаг и совершенно не смотря по сторонам.
Я к тому времени настолько усердно изображала комнатный фикус, что успела обтереть всю побелку со стены. Моя форма выглядела так, словно мной пытались вытирать школьную доску. Представив реакцию мамы, которая своим идеальным эстетическим вкусом оценила бы мой внешний вид, я поплелась в туалет.
Рита, конечно же, нашлась там. Зарёванная, помятая, даже брендовые вещи не спасали картину. Она смотрела в зеркало покрасневшими глазами и пыталась смыть с лица следы своей истерики. Я невольно замерла, впервые в жизни наблюдая её такой.
— Чё смотришь?! — ощетинилась она, заметив моё пристальное внимание.
Неопределённо пожав плечами, я подошла к мойке в надежде избавиться от следов побелки. Анисимова наградила меня тяжёлым взглядом и вдруг разревелась пуще прежнего. И настолько горько это смотрелось, что даже моё сердце дрогнуло в столь мелодраматичный момент.
— Не реви, — потребовала я, рассчитывая, что столь очевидное решение как-то спасёт ситуацию.
Не помогло.
