Она нагибалась к духовке за курицей, у нее слетела тапка и оголила пальцы на ногах, оказавшиеся широкими, со стоптанной огрубевшей кожей, но это почему-то тоже возбудило. А когда старшая притащила ей ревущую младшую и дала матери, сообщив, что та упала, она неаккуратно взяла девочку на руки и зацепила детской ступней край своего халата. До трусов халат не задрался, но все равно волновало. Он вспоминал это ночью, и возбуждение оказалось настолько сильным, что он забылся и чуть было не сделал себе больно, неаккуратно натянув крайнюю плоть.
Он пришел снова, и еще несколько раз. Она, кажется, привыкала к нему и тоже что-то чувствовала – прикасалась нечаянно, смотрела долго, и глаза ее будто темнели и обретали странную глубину. От этого дико хотелось схватить ее, прижать, так чтобы она перестала смотреть, вмяться в нее и раздавить совсем, чтобы ее не было. От этого желания начинали дрожать руки, и их приходилось прятать под столом или теребить край клеенки – это немного отвлекало.
Ел Вадим у нее почему-то жадно и торопливо, даже давился и кашлял пару раз. Она умилялась и подкладывала еще, думая, что он голоден. Но голоден Вадим не был, он ужинал дома – просто если набить желудок до одури, то начинало подташнивать, и тремор проходил. Можно было спокойно наблюдать и запоминать для будущего ночного.
Как-то она предложила выпить самогонки – держала в холодильнике для компрессов. Вадим согласился, но пить не стал, потихоньку проливал на пол, сливал в раковину, когда она выходила, или отхлебывал самую малость, когда она смотрела. Она быстро напилась и стала какой-то другой – будто все суставы ее тела развинтились и она больше не понимает, как нормально двигаться. Когда она попросила Вадима уложить ее, он даже не подумал, что она чего-то хочет. Но от того, что он придерживал ее за талию и всем боком чувствовал ее горячее тело, член встал сам, и Вадим чуть было не отпустил ее еще в коридоре.
Когда он укладывал ее, она внезапно потянула его за шею, и он неловко завалился сверху. И испугался – член через штаны уперся в ее бедро, и она точно это почувствовала. И поцеловала. И только тут Вадим понял, что дочерей сегодня нет дома, и уложить она попросила не просто так, да и особенно пьяной не была. Он задыхался и никак не мог восстановить дыхание – волна возбуждения была настолько сильной, что он вообще перестал соображать. Она жадно и торопливо целовала его, оттягивая ему губы, держала за шею, а рукой расстегивала штаны, Вадим понял, что сейчас все произойдет, и поторопился расстегнуть штаны сам, а она в это время сняла себе трусы. Потом она взяла его за член и вставила его себе прямо туда – в теплое и мягкое, Вадим почему-то начал двигаться – это было бесконтрольно и происходило само собой. Сначала было невероятно приятно, не от движений, а больше от осознания того, что он занимается сексом с настоящей женщиной, целует эти самые губы, которые целовали труп, мнет ей грудь и даже схватил ее одной рукой за голое бедро. Но это длилось какие-то секунды, он слишком сильно дернулся, и стало так больно, что все залилось белым светом – кожица треснула, и он сразу же замер, приходя в себя от нахлынувшей боли. Возбуждения больше не было. Он отдышался.
Она лежала под ним и ничего не понимала, видимо, обычно это длилось дольше. Он слез, натянул штаны и лег рядом, прижимая ее к себе и вдыхая ее запах. Целовал ее в висок, в щеку, в волосы, пока еще можно, пока она не выгнала его – запомнить побольше, почувствовать, как это. Даже боль отступала, от этой одуряющей близости, реальности, оттого что он допущен к телу и может трогать, мять, давить ее. Наверное, даже укусить и почувствовать на губах вкус ее крови. Она отвернулась к стене:
– Поздно уже, спи.
Но он все равно не мог заснуть, и всю ночь обнимал ее, целовал и трогал, забывался ненадолго и просыпался снова от ее близости, от дыхания, от запаха и тепла.
Утром она была невыспавшаяся и оттого сердитая. Торопливо накормила его завтраком и отправила на работу раньше себя – нужно было забрать детей от соседей. В голове весь день туманилось. Вчерашние моменты всплывали в памяти сами собой, и от них становилось радостно и приятно: он был с женщиной! С настоящей живой женщиной, причем с той самой, о которой фантазировал и за которой когда-то подглядывал. От этого он чувствовал себя наполненным и как будто сытым, это было новое, что как-то изменило всю его жизнь. И если бы не боль и куча проблем из-за этого, Вадим, наверное, был бы счастлив. Пришлось зайти в аптеку, купить марганцовки и маленькую бутылочку воды, а потом проносить это незаметно в туалет и целый день промывать рану.
Выглядела рана очень опасно: разрывов получилось сразу два, они невыносимо саднили от каждого неловкого движения, и приходилось снова идти в туалет и промывать снова – от марганцовки сильно легчало. Мужики посмеивались, что у Вадима понос, и в другой момент это бы злило, но сейчас было неважно – боль была слишком сильной.
В тот день он ее больше не видел. Не видел и в следующий. На третий день он сам дождался ее у проходной после смены – в том месте, где женщины, с которыми она ходила домой, сворачивали, – и пошел за ней. Она удивилась, но прогонять не стала – попросила подождать у детского сада. Дома, после того, как она накормила детей и отправила играть, Вадим снова поцеловал ее. Она не оттолкнула. Волна возвращалась, но теперь к ней примешивался страх – трещины еще не заросли, и от возбуждения кожица натягивалась и болела. Спали снова вместе, он целый час трогал ее за плечи, обнимал, мял и целовал, но когда она положила руку ему на трусы и хотела потрогать за член, он замер и отстранился. Она отвернулась и сделала вид, что спит. Еще и попросила ее не трогать, вставать рано. Но это было неважно, пока не выгнала, а значит, можно еще позапоминать это одуряющее состояние.
Вадим осторожно вернулся в цех. Никто ничего не заметил.
09:12. Катя
Катя проснулась рано и долго пила чай, болтая с тетей Светой. Та сочиняла уже какие-то совсем невероятные способы поиска Нины, вроде найма частного детектива или программы «Жди меня». Однако ее рассуждения настроили Катю на нужный лад, и она подумала, что можно бы найти Владимира Петровича, например. Может, он сможет как-то подключить ФСБ. Но он, наверное, ее даже не вспомнит.
– Теть Свет, а Нина ходила в церковь? Может, она там?
– Ходила, милая, ходила. Мать ее заставляла.
– Надо бы туда тоже.
– Давай я схожу, сырнички только дожарю и схожу потихоньку.
– Нет, я сама, – улыбнулась Катя и поцеловала тетю Свету в висок.
На улице было приятно. Вставало солнце, но пока не припекало, и гулять было хорошо. В голову опять лез комок тяжелых мыслей, и Катя изо всех сил старалась фокусироваться на другом: на солнце, на утренней свежести летней листвы, на блеске куполов.
В церкви она взяла у старушки платок и юбку и вошла. Внутри было прохладно и уютно. Батюшка вышел навстречу и кивнул Кате.
– Здравствуйте. Я хотела с вами поговорить. Вы Нину, мою сестру, здесь не видели?
– А, так вы Катя. Маринина дочка. Пойдемте туда.
