Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 67
Мое тщеславное нутро возликовало! Разве не этого ждет каждый распоследний бумагомаратель? Разве не эти слова, втайне сотни раз сказанные самому себе, мечтает услышать от признанного мэтра?
– Так, значит, вы согласны поработать со мной? Когда я могу ждать от вас первого варианта сценария? Может быть, через месяц? О деньгах мы с вами договоримся.
Через месяц… Если бы он сказал «завтра», я немедленно уселась бы за компьютер, просидела всю ночь, ослепла и помешалась от непосильного напряжения, но к утру положила бы перед ним законченную работу.
И я принялась за сценарий. Просиживала часы в библиотеке, постигая тибетские тайны, которые, по мнению Авалова, все давным-давно мне известны, перелопачивала Интернет, строчила, правила, переписывала. Я погрузилась в историю разведчицы Ингрид Вальтер, отправившейся в геринговскую экспедицию с целью сорвать богомерзкие планы нацистского преступника, так глубоко, словно она была по меньшей мере моей собственной бабушкой. И ровно через месяц позвонила Авалову с сообщением, что первый вариант сценария готов.
Он приехал вечером, сразу сел к столу и придвинул к себе стопку отпечатанных листков. Мне отчего-то сделалось страшно, и я вышла покурить на балкон, чтобы не смотреть, как он читает. На улице мело, как в рождественской сказке, и уже через пять минут я превратилась в трясущийся от мандража сугроб. Я ждала, что он крикнет из комнаты: «Отвратительно! Марина, я в вас ошибся, вы – бездарь!»
Ну, или – немыслимая надежда! – «Боже! Это гениально! Я ни на что подобное и не рассчитывал!».
Но, когда я вернулась, он даже не взглянул на меня, деловито черкая что-то в тексте.
– Ну что? – нервно передернув плечами, спросила я.
– Этот диалог лучше убрать, он тормозит действие, – не поднимая головы, буркнул он. – Начнем сразу с выстрела. Так, теперь дальше…
Я была совершенно счастлива, я впервые работала над серьезной драматургией – не над очередным безмозглым «мылом», а над настоящим большим проектом, который увлек и захватил меня. Авалов приезжал почти каждый вечер, и мы правили, дорабатывали, дожимали сцены. Спорили, подбирали нужные слова, наспех проигрывали вызывавшие сомнения эпизоды.
Авалов заполнил собой всю мою жизнь. Он оказался возмутительно, предательски талантлив, этот пятидесятилетний анфан террибль [3] российского кинематографа. Он лихо вымарывал эпизод, над которым я билась две недели, и с ходу заменял одной мелкой, но потрясающе емкой и исполненной смысла деталью. Он вскакивал из-за стола, в мгновение ока перевоплощаясь то в древнейшего буддийского монаха, то в молодого нацистского офицера, и наглядно показывал мне, почему такой жест для этого персонажа не характерен.
Я, многоопытная и искушенная, могла устоять перед неземной красотой, атлетическим сложением, славой и почетом, даже – хотя и с трудом! – перед большими деньгами. Но неподдельный природный талант превращал меня в розовую сентиментальную лужицу. Могу предположить, что Авалов, со свойственным ему умением чувствовать людей, довольно быстро раскусил эту мою маленькую слабость и не упускал случая продемонстрировать, на что он еще способен. В самом деле, удобнее ведь иметь дело с коллегой благоговеющим и восхищенным, чем с трезвым и полным сомнений. В общем, старый черт, без сомнения, знал, что делает.
Я не была юной восторженной поклонницей, наоборот, тридцатилетней прожженной теткой с богатым на приключения прошлым, но этот человек – да, в самом деле, человек ли? – за несколько совместно проведенных бессонных ночей подчинил себе все мои мысли, чувства и желания.
Однажды он со свойственным ему апломбом ткнул пальцем в одну из страниц сценария и заявил:
– Вот этого быть не может! Это авторский произвол, поведение героини не мотивировано.
– Почему? – тут же подобралась я.
Он поднялся из-за стола, отошел к окну, прищурившись, что-то разглядывал сквозь сполохи метели – воплощенная творческая мысль. Затем обернулся.
– Зачем она целует героя? Она – классный профессионал, умеет держать себя в руках. И в данный момент занята делом своей жизни. Откуда вдруг такой неконтролируемый всплеск чувств?
– Может быть, – с трудом выговорила я, – потому что она не только профессионал. Но еще и женщина.
Я медленно поднялась на ноги и пошла к нему через комнату. Казалось, что я тысячу лет вот так двигаюсь вперед под пронизывающим взглядом желтых азиатских глаз. Он ни шага не сделал мне навстречу. Зачем? Яд, которым он потчевал меня все эти дни, делал свое дело, и добыча плыла в руки сама, не вынуждая хищника напрягаться. Я подошла вплотную, вдохнула его запах – пряный, мускусный, почувствовала, как дрогнуло и оборвалось сердце, и осторожно дотронулась губами до его рта. Он чуть отстранился, взял в ладони мое лицо, долго-долго вглядывался, потом сказал раздумчиво:
– Может быть. На этот раз ты права.
И лишь затем поцеловал, по-настоящему, медленно и настойчиво, словно никуда не спешил, хотел подольше растянуть это мгновение.
И после, когда мы переместились уже в постель, он продолжал действовать так же неспешно, самозабвенно, как будто это и есть главная цель его жизни. Он осторожно взял в ладони мою ступню, тихонько грел ее, лаская подушечками пальцев, покачивал и, наклонившись, вдруг прижался горячими губами к щиколотке. Я вздрогнула, выгнулась дугой, потянула его к себе, торопясь скорее, скорее соединиться с ним, стать «едина плоть». Но он не поддавался, продолжал оттягивать наслаждение, бесконечно долго бродил губами по моему телу, как будто именно это – стремление предугадать на долю секунды раньше каждое мое желание, отдать всего себя, не ожидая ничего получить взамен, и было для него наивысшим удовольствием. Я никогда еще не сталкивалась с такой степенью откровенности, искренности, вывернутости наизнанку перед женщиной. На мгновение стало страшно, я осознала вдруг, что между нами происходит что-то огромное, настоящее – ведь не бывает же, чтобы вот так, нервами наружу, со случайной, ничего не значащей телкой. И когда, наконец, он опустился на меня, распростертую на кровати, мой всхлип сотряс видавшие виды стены старого дома.
Мне казалось, что мы не просто любим друг друга, а выполняем какой-то священный языческий ритуал в честь многоликого и бессмертного творческого начала. Словно сам Дионис, такой, каким его изображали на греческих вазах, – изжелта-смуглый, стройный и гибкий, лукавый бог-покровитель театрального искусства, лицедейства, волшебной манкой лжи, спустился ко мне с блистательного Олимпа. Это его длинные жилистые руки гладят мое тело, дразнят и ласкают, заставляя кровь вскипать и бурлить. Это его черные, пахнущие солнцем и спелым виноградом волосы касаются моего лица. Это его миндалевидные, не знающие стыда глаза ни на минуту не прячутся под веками, словно, оставаясь центром происходящего, он одновременно с интересом наблюдает за действом со стороны. И мне казалось, что каждым движением, каждым горячим прикосновением губ к коже, каждым своим вздохом и стоном мы служим великой древней стихии – Искусству.
Удивительно, сколько всего способна себе нафантазировать даже взрослая, опытная и циничная женщина на основе обыкновенной любовной связи. Какой драматургический конфликт выстроить, исходя из пережитого положительного сексуального опыта. Я не мечтала, конечно, о том, что ради меня Авалов оставит свою жену (между прочим, довольно известного кинокритика) и мы, взявшись за руки, пойдем в сторону восходящего солнца. Нет, я сочинила себе какой-то невероятный, гениальный творческий тандем, родство вечно ищущих бесприютных, беспокойных, неприкаянных душ.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 67
