РУДИ
Самолет приземлился в Женеве поздно вечером. Сев в такси, я обратился к водителю по-французски:
– Рю де Кондоль, – сказал я. – Это рядом с университетом. Пансион мадам Дюбуа…
Позволить себе приличный отель я уже не мог. Последние месяцы основательно облегчили мой кошелек.
– Вы из Румынии? – стрельнул он по мне равнодушно-холодным взглядом.
– Нет, из Штатов.
Он кинул на меня более внимательный взгляд:
– Ну да, одеты совсем по-другому.
– При чем тут это?.. Не понял… – поморщился я.
– Здесь навалом иностранных рабочих. В основном – из Румынии, – пожал он плечами.
Я не стал отвечать. Несмотря на языковое родство, румынский акцент во французском звучит очень смешно.
Устав и перенервничав, я, незаметно для себя, задремал.
– Сэр, ваш пансион…
Водитель подчеркнуто объявил это по-английски, но вышло это у него даже хуже, чем у меня по-французски. Давать ему чаевые я демонстративно не стал. Он понял, рывком открыл багажник и что-то проворчал по-немецки. Из подъезда, позевывая, вышел служитель и забрал чемоданы.
Лифта здесь не было. Деревянная лестница с толстыми шарами на поворотах вела вверх. На выкрашенных в лягушечий цвет стенах висели репродукции картин на библейские темы. Остро пахло стираным бельем и мастикой.
– Комната шесть, сэр, – сказал служитель, и я вздрогнул: это был мой соотечественник.
– Сумку я возьму сам, – ответил я ему по-румынски.
Он обернулся. В глазах его сразу же появилось снисходительно-насмешливое выражение.
– Кто тебе посоветовал этот пансион, земляк? Ты что, вконец чокнулся? Знаешь, сколько ты заплатишь? Давно с родины?
– Лет сорок, – ответил я, и он прикусил язык.
Почувствовал себя неловко: он-то думал, что наткнулся на наивного провинциала и над ним можно покуражиться.
На последнем, третьем этаже он молча открыл дверь в угловую комнату и внес туда мои чемоданы.
– Как тебя зовут, парень? – положил я ему, ухмыляясь, в руку монету в пять франков.
– Нику, – выдавил он так, словно я случайно узнал тщательно хранимую им тайну.
– Ну вот что, Нику, – потрепал я его за рукав. – Считай, что мы с тобой – друзья. Небось, в этом городе у нас не так много соотечественников?
– Порядком, – процедил он, – можно начать запись в Железную Гвардию.
Я поморщился. Для служителя он был нагловат.
– И как же давно ты в этом краю точных часов, небрезгливых банков и попранных международных конвенций?
– Три года, – буркнул он. – Моим дипломом инженера-нефтяника можно подтирать жопу.
– Поранишься! Слишком жесткий корешок. Придется обращаться к проктологу, – предупредил я.
Нику ушел, а я, закрыв за ним дверь, уткнулся во вмонтированное в стену большое зеркало. Из него в яично-желтом и, несмотря на яркость, тусклом свете лампочки глядел на меня мужчина лет сорока пяти. Седоватые виски, невеселая улыбка. Рассеянное, немножко удивленное выражение на лице. И темные, с маслинным блеском глаза, полные напряженного ожидания и беспокойства.
Такой тип мужчин обычно привлекает внимание решительных, категоричных женщин.
– Привет, двойничок! – покачал я головой. – Ты кто: Руди-Реалист или Виртуальный Двойник? – Но ответа не последовало.
Скорей всего, срабатывает инстинкт, предупреждающий о появлении поблизости потенциальной жертвы. Или неодолимо влечет роль дамы-патронессы готовой всегда и во всем поучать, поправлять и направлять. Я вдруг вспомнил, как Абби объясняла нелегальным эмигранткам из очередной занюханной мексиканской дыры, как пользоваться стиральной машиной. А еще лучше – для чего нужно биде. При этом лик моей жены озарял нимб неподдельной миссионерской радости…
