Мы с Джанис договорились с Чаком и кореянкой пойти на следующий вечер в «Бер дэнс», после чего послали их ко всем чертям и наконец остались одни, а когда я лежал с Джанис в ванне, я подумал, что это самая сильная пытка за весь вечер воздержания.
Потом, уже в постели, я массировал её размягчённую ванной, теплую кожу. После первого космического взрыва она внезапно покинула меня и бросилась к своей сумочке. Она вытряхнула на кровать всё её содержимое: жидкость для снятия лака, помаду, карандаш, тушь для ресниц — все эти яркие штучки, которые женщины всегда таскают с собой, — и толстую пачку долларов.
— Что это, Джанис? — удивился я.
— Наш капитал — так сказать, моё приданое. Десять штук от папы, для начала И если мне удастся поднять в Виннипеге массажную студию, он подарит мне ещё десять. Ну, что ты на это скажешь?
— Я люблю тебя! — воскликнул я. — Мы просто купаемся в деньгах!
Наша первая ночь пролетела незаметно, и чуть свет я снова был на ногах, выложившись без остатка и ни на минуту не сомкнув глаз. Скоро Ча-Ча будет сигналить и, как почти каждое утро, ругаться по-русски, что я всегда опаздываю на работу:
— Ты, старый хрен! Ты чего? Опять, что ли, ночь с бабой провозился?
В последующие дни и ночи мы с Джанис довели себя до состояния — хоть «скорую помощь» вызывай: она едва могла ходить, а у меня возникли серьёзные затруднения при мочеиспускании.
Через две недели Джанис сравнительно акклиматизировалась в Виннипеге — дядя Джимми был с ней подозрительно мягок и предупредителен — и потом начала всё переиначивать: и в моей, и в дядиной жизни всему суждено было измениться. Первым делом она сказала:
— Я ничего не имею против твоего дяди, но он должен съехать!
Мы спросили у Бэбифейса, не заберёт ли он Джимми к себе — ведь комната Чака теперь пустовала.
— Конечно, — сказал навахо.
В воскресенье, когда дядя рыбачил на подтаявшем берегу озера Виннипег, мы с Джанис и Бэбифейсом перегрузили всё дядино барахло в комнату Чака и всё там заново обставили.
Когда ранним вечером мы с Джанис лежали в постели и смотрели видео, мы вдруг услышали душераздирающий вопль:
— На помощь! Здесь побывали инопланетяне! Они обчистили мою каморку!
Это мой дядя вернулся с рыбалки.
Я полуголый вышел к нему и сказал:
— Джимми! Что случилось? Ты ведь живёшь у Бэбифейса!
Я хотел его сразить его же собственным оружием, и поначалу оно вроде бы сработало.
— Ах да, конечно! — сказал он. — Я только искал мою ковбойскую шляпу! Наверное, она потерялась при переезде!
Он тяжёлыми шагами направился вверх по лестнице к Бэбифейсу — я смотрел ему вслед, — вдруг на полпути он остановился, обернулся и заголосил:
— Война! Вы меня вышвырнули! Я же не совсем сумасшедший! Я же знаю, где я живу!
Когда в следующие дни мы случайно встречали его на лестничной площадке, он хулигански набрасывался на нас:
— Гореть вам в преисподней! Я подписывал договор аренды жилья и знаю свои права! Я не позволю так просто задвигать меня в угол!
Мы его совсем не слушали, только посмеивались, и это ещё больше приводило его в бешенство. Но я-то знал, что он быстро возьмёт себя в руки.
Потом, спустя ещё неделю, Джанис объявила второе:
— Нашу квартиру надо отремонтировать.
Ну что ж, я взял у Бэбифейса напрокат «шевроле», поехал вместе с Джанис на строительный рынок и закупил краску для стен — пять вёдер, лишь бы хватило.
— Радость моя! Но ведь я дома только по воскресеньям! — жаловался я. — И если после тяжёлой работы мне ещё без продыха заниматься ремонтом, то очень скоро я буду прогуливаться между клумб в клинике нервных болезней!
Джанис сказала:
— Нам некуда спешить. И я ведь тоже кое - что могу.
Она влезла в старые джинсы и рубашку с длинными рукавами и по утрам красила нашу комнату. Её хватка и умелые руки меня поразили: в этом отношении она оказалась на голову выше меня, и всё, что доставалось делать мне, ей приходилось потом переделывать.
К тому же мы должны были отныне вести «здоровую жизнь» — это был пункт номер три, так сказать. Как только она завела об этом речь, мне стало страшно, что теперь Джанис будет кормить меня макробиотическими продуктами — прямая поставка из Японии и Китая, — поскольку приготовление еды не было её сильной стороной и нам приходилось довольствоваться какими - нибудь готовыми блюдами и полуфабрикатами, так что мне немножко недоставало моих вечерних заходов в закусочную и в «Бер дэнс».
— Папа держит повара из Бали! — смеялась она.
— А я держу в шкафу «Литовскую повариху», — сказал я. — Книгу с дурацкими рецептами от моей польской бабушки. Я буду твоим новым поваром!
Однако под «здоровой жизнью» Джанис подразумевала нечто другое; у нас, наверное, был самый большой расход воды и электричества во всём квартале, и в ванной она часто говорила:
— О боже! Пятая ступень сознания!
Мы продолжали делать там то, что прервали в Центре медитации. Разница состояла лишь в том, что я больше не обязан был медитировать, и это меня очень радовало.
Четвёртым пунктом Джанис объявила:
— Нам надо приобрести кое-что из мебели!
— А мне новую гитару! — пошутил я. — Неужто ты правда хочешь потратить все свои деньги на какое-то барахло? Кроме того, я не выношу вида покупателей в мебельных магазинах. Они похожи на смертельно больных, которые подыскивают себе подходящий гроб.
— Ах, идём, Тео! Мы превратим комнату Джимми в концертный зал. Никто, кроме нас, не будет туда входить, посередине мы поставим кровать или батут, а в углу — твои боксы для аппаратуры!
И я снова поехал с Джанис.
Мы заказали красную кожаную софу, стеклянный стол и массажную кушетку вместо батута; два сценических прожектора, зеркальный шар, какие бывают в диско-барах, и чёрные занавески на окна, усеянные крошечными полумесяцами.
Тёплый южный ветер, подспорье Бэбифейса и Джимми в их садовой работе, в апреле парализовал зиму: термометр наконец преодолел нулевую отметку, а на небе засияло солнце. Такая перемена показалась нам с Джанис чудом природы. К этому времени я заметил, что у нее было одно преимущество по сравнению с Агнес, и очень существенное: она понимала, что я гитарист. Она изучила все мои пластинки от А до Я, она слушала мои чудовищные сольные партии на гитаре всегда и повсюду, даже когда я в тысячный раз играл с Джимми в «Принцессе Манор» польские шлягеры, мутировавшие в кантри-музыку. Она была моим преданным фаном, моей лучшей публикой, и как только я включал усилитель и извлекал из гитары первые аккорды, она всё бросала, усаживалась предо мной прямо на полу и смотрела, как я репетирую или сочиняю. То, что она была так близка мне и так на мне сосредоточена, оказывало на меня такое же благотворное воздействие, как наши совместные ванны; а может, это было даже лучше, потому что я сразу замечал, как самое позднее через две песни она готова была утащить меня куда-нибудь на необитаемый остров посреди Тихого океана.
