Наконец я добрался до ограды – высоких деревянных кольев, вполне подходящих для того, чтобы сдерживать варваров. Я проследовал вдоль них, пока не добрался до ворот. Они были наглухо закрыты морозом. Мне пришлось стукнуть по ним несколько раз, пока они немного приоткрылись. Я шагнул наружу, под уличные фонари, прокрался через Форест-Хилл-роуд, мимо того дома, где черноволосая девушка позволила себя тискать, и побежал вдоль Фрайбрука. В конце улицы, примерно в сотне ярдов, была игровая площадка Епископской школы. Я направился туда. Я не обращал внимания на замерзшие ноги. Повернув на Уоррен-роуд, я пробежал вдоль игровой площадки и повернул на подъездную дорожку, где маленьких пиздюшек забирали родители. Перешел через нее и слегка толкнул окно. Перегнувшись через перила, я поймал отражение луны. Окно открылось. Я распахнул его шире, оглянулся, сначала засунул в него голову, а потом приземлился на пол, словно тюк грязного белья. Несмотря на темноту, было ясно, что это – классная комната, в ней пахло пылью, мелом и деревом, из которого были сделаны столы. И чем-то еще. Чем-то другим. Я по дошел к двери, выглянул наружу. Точно, в конце большого темного коридора был красный знак выхода. Дурак и тот не смог бы заблудиться. Так что я вернулся в классную комнату, снял туфли, вытряхнул снег, надел их снова, а потом уж двинулся по коридору, держась очень близко к стене. Я услышал «тик», потом еще «тик», должно быть, здесь такие же траханые часы, как у нас в Верхней Канаде. Я посмотрел наверх. Точно, там они и были. Где-то половина первого. Я дошел до конца коридора и начал подниматься по лестнице. Очень осторожно. Поднявшись на несколько ступенек, я прислушался, потом еще несколько ступенек – опять остановка, сердце колотилось. Я почувствовал, как изменился воздух, здесь он пах по-другому, телами спящих девочек. Так, как пахла спальня Скарлет, только во сто раз сильнее.
Я дошел до третьего этажа и двинулся по коридору. Паркет скрипел, я хочу сказать, это было словно пронзительный визг, когда я ступал на половицу. Я вжался спиной в стену и на цыпочках проделал весь путь по коридору, пока не добрался до комнаты с красной карточкой. Я открыл дверь и услышал, как зашевелились простыни. Я закрыл за собой дверь.
– Это ты? – прошептала она. – Не думала, что ты придешь. Думала, струсишь.
Я пробрался через комнату и сел на край кровати. На мгновение наступила абсолютная тишина. Часы в холле затикали снова.
– Странно, а? – сказал я.
– Что ты имеешь в виду?
– Быть здесь.
– Очень.
– Тут хорошо пахнет.
– Да?
– Мне нравится, как пахнут комнаты девушек.
– Должно быть, у тебя чувствительный нос. Для меня нет разницы.
Она замолчала, и я посмотрел в окно. В дальнем конце игровой площадки горел желтый свет.
– Кто там живет? – спросил я.
– Где?
Я взял ее руку и показал в окно.
– Там, в том маленьком домике.
– Ах там. Садовник. Он пьет. Мы туда не ходим, когда становится темно. – Она опустила руку, рука была под моей, она ее не убирала. – Ты еще злишься на меня? – спросила она.
– Я никогда на тебя не злился.
– А должен был.
– Но я не злился.
– Честно?
– Честно.
– Не верю.
Снова тишина.
– Я едва тебя вижу, – сказала она. – А ты меня?
– Вроде того.
– Я отрастила волосы.
– Это я вижу.
– Похоже на французскую прическу?
– Да.
– Хотя в пансионе это без разницы. Все равно ни с кем не видишься. К концу семестра девочки надевают толстые рейтузы. А еще здесь кормят картошкой. Просто как в тюрьме.
И в этот момент где-то в коридоре открылась дверь и пара голых ног, это можно было сказать по звуку, зашлепала в нашем направлении. Паркет заскрипел снова.
– Видишь, что я имею в виду? – прошептала Скарлет. – Настоящий курятник.
– Но почему они ходят в ванную?
– Вероятно, чтобы вымыть руки. Они не любят запах этого.
– Запах чего?
– Ты знаешь.
– О, это.
– Некоторые парни встают сразу после этого и идут мыть руки. Как будто они работали с электролитом или что-то вроде того.
– Иногда ты рассуждаешь как парень, Скарлет.
– Это потому, что я отчасти лесбиянка.
– Ты отчасти лесбиянка?
– Каждый отчасти кто-то.
– Я не гомосексуалист отчасти.
– Гомосексуалист.
– Нет.
– Ты хочешь сказать, что никогда не играл в доктора, когда был маленьким? И не дрочил с другим парнем?
– Господи Иисусе, Скарлет, вымой рот.
– Но ты это делал, скажи?
– Нет, не делал. Никогда. Ни разу. Честно говоря, у меня был друг, который однажды отвел меня к себе в подвал и спросил, не хочу ли я поиграть в доктора, но я подумал, что он ненормальный. После этого он мне больше не нравился. Господи Иисусе, что за идея!
– Ну, это очень необычно.
– Я так не думаю.
Часы в холле затикали снова.
– У тебя мокрые брюки. Я чувствую это через простыню.
– Нужно их снять.
Она ничего не сказала, и через минуту я лег в кровать рядом с ней.
– Ничего не делай, ладно? Все это так странно… – сказала она.
– Надеюсь, никто не войдет.
– Даже не говори про это. Предполагается, что я буду исключительно хорошо себя вести. Это было условием, на котором меня приняли. Мне пришлось поклясться на дюжине Библий, что я не буду никого разлагать. Господи Иисусе! Ты замерз.
– Сейчас согреюсь. Господи, твоя постель так хорошо пахнет. Неужели постели девушек так хорошо пахнут?
– Говори тише.
– Что это? – спросил я.
– Ты знаешь.
– Я хочу сказать, из чего она сделана.
– Фланель. Очень приятно. Это подарок на Рождество.
– Она такая до самого низа?
Раздался звук спускаемой воды, и босые ноги прошлепали по коридору. Очередная дверь открылась и закрылась.
– Ты еще видел потом Дафни Ганн? – спросила Скарлет.
– Нет.
– Вчера я видела ее в спортивном магазине. Покупала дезодорант.
– Я не хочу говорить о Дафни.
– Тогда что ты хочешь делать?
– Не знаю.
Скарлет снова затихла. Она явно о чем-то думала.
– Так ты больше не презираешь меня? – спросила она.
