После второй столь же бесплодной встречи Лористона с Кутузовым Наполеон наконец понимает: Александр непреклонен. Жестокое столкновение под Винково, кончившееся не в пользу французов, заставляет его решиться. После тридцати двух дней оккупации Москвы он приказывает покинуть ее.
Кутузов узнает новость утром 11/23 октября в избе, отведенной ему для ночлега. Гвардейский офицер Афинков,[38]принесший это известие, застает его сидящим на кровати в расстегнутом мундире, щурящим свой единственный глаз. «Расскажи мне, друг мой, – торопит он, – неужели воистину Наполеон ушел из Москвы? Говори, говори же скорее, не томи душу». Офицер рапортует. «Когда я кончил, – пишет Афинков, – почтенный старец, обратясь к образу Спасителя, дрожащим голосом произнес: „Боже, Создатель мой! Наконец внял Ты нашим молитвам. С сей минуты спасена Россия“».
Оставив разграбленную, сожженную, оскверненную Москву, Великая армия, насчитывающая еще примерно 100 тысяч человек, направляется на юг. Она уже ничем не напоминает блестящую, казавшуюся неодолимой армию, всего несколько месяцев назад форсировавшую Неман. Тепло, дороги раскисли; через равнину тянется нескончаемая колонна пеших, конных, карет, телег. Гражданские вперемешку с военными. У каждого своя повозка, нагруженная отвоеванным у пламени добром. Даже простые солдаты, жертвы собственной алчности, сгибаются под тяжестью набитых награбленными пожитками ранцев. Армейские фургоны катят рядом с элегантными тильбюри. Офицеры, нацепившие женские салопы и меховые шапки, выглядят так, точно вырядились на маскарад. Слышится французская, испанская, немецкая, итальянская речь. Не регулярные полки Великой армии на марше, а «двунадесять» племен кочевников, возвращающиеся из удачного набега с захваченной добычей и сплоченные страхом, который гонит их вперед через бескрайнюю степь.
Сначала Наполеон намеревается идти к Смоленску, двигаясь на юг, к Калуге, чтобы не возвращаться по своему прежнему пути через местность, опустошенную войной, но возле Малоярославца Кутузов преграждает ему дорогу. Завязывается отчаянный бой. Город восемь раз переходит из рук в руки и в конце концов остается за французами, но Наполеон, опасаясь новой, более мощной атаки, поворачивает к северу и вступает на ту самую старую Смоленскую дорогу, которую так хотел обойти и которая, хоть и охраняется многочисленными французскими постами, дотла разорена войной. Он делает то, чего не только желал, но что и предвидел Кутузов. Теперь русская армия двигается параллельно французской, однако не предпринимает никаких серьезных атак. Старый фельдмаршал рассчитывает на усталость, развал дисциплины, лишения, подрывающие боеспособность неприятеля. За исключением нескольких полков императорской гвардии, французское войско походит на банду разбойников, озабоченных лишь добыванием пропитания в окрестных деревнях. Падает первый снег. Казаки Платова преследуют изголодавшихся и замерзающих врагов. Они налетают внезапно, с грозным криком «Ура!», истребляют отстающих, отбивают обозы с припасами и неожиданно исчезают, растворяясь, точно призраки, в мелочно-белом тумане. Вооружившиеся крестьяне помогают регулярным войскам. Французы жестоко страдают от голода. Каждый думает только о том, как бы выжить. Дерутся из-за куска конины. Убивают, как лишние рты, пленных. Раздевают мертвых и забирают одежду. Холод усиливается. «Мы шли вперед, не зная, куда приведет наш путь, – пишет Фабер дю Фор. – Порывы ветра залепляли нам лица снегом, падавшим крупными хлопьями, сметали снег с земли и казалось, желали всеми силами воспрепятствовать нашему движению вперед. Лошади скользили по обледенелой земле и падали от изнеможения; мы бросили обозы и впервые оставили пушки, потому что не хватало лошадей, чтобы их тащить. Дорога, по которой Великая армия быстро шла к Смоленску, была устлана замерзшими мертвыми телами, но скоро метель, точно саваном, покрывала их белой пеленой, и невысокие холмики, подобно могилам предков, были последним напоминанием о наших товарищах по оружию, погребенных под снегом».
Те, кому удается выжить, мечтают о Смоленске как о земле обетованной, где их ждут кров, пища и тепло, но находят лишь груду обугленных развалин. Приходится идти дальше, брести до самой Вильны. Путь через Витебск, по которому пришли сюда, закрыт – город в руках русских; есть путь через Оршу, но тогда придется переправляться через реку Березину, приток Днепра. После жаркой схватки у Красного французы, окоченевшие, оголодавшие, обессилевшие, собираются на берегу реки. Армии Чичагова, Витгенштейна и Кутузова, тоже жестоко страдающие от холода, готовятся окружить и раздавить противника, прижатого к воде на протяжении пятнадцати квадратных лье. 120 тысяч русских против 30 тысяч французов – ловушка надежная. Но Чичагов, введенный в заблуждение маневренным движением Наполеона, оставляет без наблюдения подходы к деревне Студенка, а именно там саперы, стоя по горло в ледяной воде, спешно, под командованием генерала Ж. Б. Эльбе, наводят понтонные мосты. Едва мосты построены, как толпа бросается к переправе на другой берег. И на этот раз Наполеон ускользает от преследователей. При морозе – 28° орда перешедших через Березину ковыляет к Вильне. Их лица почернели, дыхание замерзает на губах, из носа идет кровь; они падают. На всем пути отступления громоздятся трупы. Волки нападают на раненых, не имеющих сил подняться и остающихся лежать на снегу. Крестьяне берут в плен отставших. Они гонят пленных перед собой ударами дубинок и вил. Они или предают их лютой смерти, или жалеют и дают им хлеба. Такова русская душа, равно способная как на бессмысленную жестокость, так и на бесконечное сострадание. В Сморгони Наполеон покидает войско и с бешеной скоростью мчится во Францию. Жалкие остатки Великой армии, около 20 тысяч человек, под командованием Мюрата еле-еле добираются до Вильны, но не могут там закрепиться и двигаются дальше, к Неману. «Волосы становятся дыбом при мысли о том дне, когда Наполеон предстанет пред судом Божьим, – пишет императрица Елизавета матери. – Говорят, даже его уцелевшие солдаты проклинают его, и, кажется, границу он перешел совсем один… В будущем потомки с трудом поверят в это неслыханное бегство французской армии. Подобное бегство свидетельствует, что великий человек нашего века всего лишь шарлатан, гений которого улетучился, как только он встретил решительное сопротивление». И еще: «Я говорила вам о России: „Горе тому, кто поднимет на нее руку!“ Я могла бы не без самолюбования приписать себе пророческий дар, настолько события подтвердили мое предсказание».[39]
Кутузов вступает в Вильно 30 ноября/12 декабря 1812 года. Чуть позже, 11/23 декабря, Александр лично прибывает в город. Недовольный медлительностью фельдмаршала, он намерен больше не расставаться с армией, вблизи наблюдать за ним и сам отдавать ему распоряжения. Кутузов в полной парадной форме, при всех регалиях встречает императора на пороге дворца. Они обнимаются на глазах всей армии. Царь, после победы у Красного пожаловавший Кутузову титул князя Смоленского, награждает его орденом Святого Георгия I степени. Но на балу, данном в честь генералиссимуса, говорит даме, с которой танцует: «Надо же было доставить удовольствие старику». А когда Кутузов по обычаю, установившемуся со времен Екатерины Великой, приказывает сложить к ногам Его Величества отбитые у врага знамена, Александр хмурится и произносит вполголоса, но так, что слышат стоящие с ним рядом: «Старый комедиант!» Позже, нарушив обычную сдержанность, он признается Вильсону, что не доверяет военным талантам нового князя Смоленского и пожаловал его этим титулом исключительно «в угоду московскому дворянству».
