пару минут разговоров с самим собой, и так и будет.
Меня радует, что он шутит, но я не могу выдавить из себя даже вымученную улыбку. Я просто хочу закрыть глаза и умереть. Разве я многого прошу?
С губ Сэма срывается громкий выдох, а затем он медленным шагом направляется ко мне. Разместившись на краю кровати, он упирается локтями в колени и сцепляет руки в замок.
– Мне звонила Эбби. Она волнуется, и это плохо, ведь она только-только родила. Ты мог хотя бы ей сообщить, где ты.
Издаю стон отчаяния, в очередной раз ругая себя за свой эгоизм, и снова падаю лицом в подушку.
Вместо того, чтобы сейчас быть с сестрой и своей племянницей, я лежу здесь и думаю о том, что натворил. Я гребаный эгоист. Хочется закричать. Вновь. Громко. Выкричать всю боль.
Крепкая ладонь отца Лизы ложится на мое плечо, и я начинаю рыдать. Да, я взрослый мужик, который то и дело плачет. От всхлипов сотрясается тело.
Как же я себя ненавижу.
– Сынок… – Сэм крепче сжимает мое плечо.
Нахожу в себе силы успокоиться и оторваться от подушки. Алкоголь все еще бурлит у меня в крови. Но он ни на каплю не помогает мне забыться.
– Будь у вас машина времени, что бы вы изменили в прошлом, Сэм? – выдавливаю из себя.
– Ничего, – уверенно произносит он на выдохе.
– В каком смысле? – Я вскидываю брови.
– Эштон, все события, которые подбрасывает нам жизнь, предназначены нам судьбой. Этого не изменить. Сколько бы раз ты ни пытался что-то сделать иначе, ты всегда будешь приходить в одну и ту же точку. Просто разными способами.
– Это чушь, – выплевываю я.
– Это жизнь.
– Какая же это жизнь? – срывается с губ крик. – Если Лизы нет здесь. Нет.
– Она здесь. В твоем сердце. И в моем, Эштон.
Я резко подрываюсь с постели и провожу ладонями по лицу. Затем зажмуриваюсь, все еще чувствуя Лизу повсюду.
– Я думал, что мы все обсудили, пока ты был в Греции. Как у тебя с той девушкой?
Тяжело сглатываю. От волнения и ненависти к себе в ушах появляется гул.
– Я с ней переспал, – говорю с отвращением, но мой голос звучит так тихо…
– Ты ее любишь?
Резко поворачиваюсь к нему, бегло изучая его абсолютно спокойное лицо. Как можно вот так реагировать на то, что я сказал, когда я женат на его дочери?!
– Вам нужно показаться психиатру, Сэм, – с ужасом произношу я. – Я изменил вашей дочери, а вы даже не хотите оторвать мне за это яйца.
– Ответь на мой вопрос, сынок.
– После этого вы наконец придушите меня?
Сэм устало прикрывает веки и тяжко вздыхает.
– Эштон, моя дочь умерла. Три года назад. Не три часа или дня, когда еще можно было скорбеть о ней, держа целибат. А три года.
Вскидываю брови.
– То есть я должен что, трахаться направо и налево, раз прошло три года? – От каждого слова хочется блевать.
– Нет. Но твоя жизнь продолжается.
– Я не хочу, чтобы она продолжалась. Ничего не хочу. Я ужасный человек. Все, к чему я прикасаюсь, словно разъедает кислота. Я как отравленный воздух, поражающий легкие. Я несу лишь боль и разрушение, Сэм.
– Ты должен жить дальше.
– Я не хочу жить дальше.
– Ты обещал мне.
– Да, черт побери, только поэтому я еще не сдох. Из-за этого конченого обещания.
– Так ты поэтому переспал с той девушкой? Надеялся, что я буду злиться и скажу тебе, что ты теперь можешь делать все, что хочешь?
– Нет, не поэтому.
– А почему? – допытывается он.
Тяжело сглатываю. Пульс колотится в висках. Руки начинают дрожать. Открываю рот, но тут же закрываю. Как признаться отцу своей жены в том, что я полюбил другую?
Запрокидываю голову и издаю стон отчаяния.
– Что бы между вами ни произошло, не отпускай эту девушку.
– Поздно, – едва слышно произношу я.
– Хочешь поделиться?
Я встречаюсь с ясными зелеными глазами Сэма, и с губ срывается вздох.
– Сэм…
Он поднимается с постели и убирает руки в карманы. В его взгляде нет ни осуждения, ни ненависти.
– Я видел внизу лилии. Ты, как всегда, принес любимые цветы Лизы. Давай прогуляемся до кладбища, а заодно по дороге ты мне обо всем расскажешь.
Рассказывать отцу своей жены о том, как ты был с другой, – это сильно. Сильно тупо, сильно больно и сильно… нужно мне прямо сейчас. И следующие несколько часов я делюсь с Сэмом всем тем, что мы выяснили с отцом, рассказываю о Хлое, своих чувствах к ней и о том, как я ее сломал.
Когда наступает ночь, я вновь лежу в нашей с Лизой постели. Ненависть к самому себе за то, что я не смог уберечь свою жену, уступает место ненависти к самому себе за то, что я полюбил другую и вот так просто ее просрал.
Снимаю обручальное кольцо и опускаю его на прикроватную тумбочку, ведь Лизу больше никто никогда мне не вернет.
Но… я сделаю все для того, чтобы вернуть Хлою.
ГЛАВА 29
RYAN CARAVEO – ALL OF MY SOUL
Эштон. Одиннадцать месяцев спустя
Счет на табло – три – один в нашу пользу. До конца третьего периода – две минуты игрового времени. Восторженный гул трибун эхом проносится по арене. Болельщики скандируют имя Рида, когда тот готовится пробить буллит после того, как Грегга по прозвищу Монтана сбил с ног вратарь «Львов».
Рид набирает скорость и демонстрирует идеальный слэпшот[1]. Ничего удивительного. Каким бы болваном он ни был за пределами льда, на арене он – настоящий боец, у которого вместе со шлемом вдруг появляется мозг, обычно отсутствующий в повседневной жизни.
До финальной сирены я провожу время на скамейке, пытаясь отдышаться после напряженного периода. Когда комментатор объявляет о завершении матча, трибуны начинают сходить с ума от радости. Даже на лице нашего тренера вдруг появляется улыбка. Это шокирует и наводит своего рода панику. Никто и никогда не видел, как он улыбается. Вдруг у него вообще нерв защемило?
Мы все перепрыгиваем через борт, чтобы поздравить друг друга на льду. Я разгоняюсь и подъезжаю к Дэвису, который уже успел поднять шлем и стянуть ловушку. Вратари – это вообще что-то космическое в хоккее. Каждый игрок всегда подъезжает к нему перед игрой, а потом и после. Вне зависимости от результата вратарь пашет сильнее нас всех.
Когда я обнимаю Мэттью, этот ворчун обнимает меня в ответ. Его первый сезон в составе «Орлов», и вот мы практически чемпионы. Через три дня нас ждет финальный матч серии плей-офф против «Тигров Детройта», и я уверен: Дэвис нас не подведет.
Поздравив мужиков и поблагодарив болельщиков, покидаю лед и отправляюсь в раздевалку. Здесь играет громкая музыка, и Грегг скачет без джерси, подпевая Рианне. На мгновение на моих губах даже появляется подобие улыбки.
– Кто мы? – кричит Мак.
– ОРЛЫ! – вопит команда.
– Громче. Скажите, кто мы?! – снова переспрашивает Мак.
– МЫ ОРЛЫ! – раздается очередной вопль.
А затем все начинают имитировать крики… чаек. Как это связано, я не знаю. Не спрашивайте. Просто дайте мужикам порадоваться.
– Я не понял, а вы что, уже плей-офф выиграли? Не вижу кубка в ваших руках, ушлепки, – бросает тренер, появившись в дверях.
Я усмехаюсь его реакции. Вот теперь я за него спокоен. А то эта улыбочка заставила меня понервничать.
– Не расслабляемся. На спиртное не налегаем. И никаких вечеринок, Монтана, – дает указания Зелински. – Через три дня размажете детройтских сосунков, и только потом можно.
Когда он покидает раздевалку, мужики снова увеличивают громкость музыки и продолжают подпевать на этот раз Тейлор Свифт. Я усмехаюсь молодежи и иду в душ следом за Ридом.
