что ты все еще скорбишь. Время ни черта не лечит. Этот год тянулся так медленно, а боль внутри ни на капельку не уменьшилась. Внутри все еще огромная ссадина размером с Марианскую впадину. И я вообще не уверена, что когда-нибудь она затянется. Лиза умерла, а вместе с ней огромный кусочек моего сердца, – шепчет она, практически озвучивая мои чувства. – Она научила меня плести браслеты из бисера, смотрела со мной все сезоны «Сплетницы», помогала придумывать костюмы, возила на тренировки, терпеливо сидела со мной рядом, пока я училась водить, и тратила уйму времени, чтобы научить меня готовить. Она была не просто моей лучшей подругой, Эштон. Она была для меня кем-то роднее собственной матери. Я тоже безумно скучаю по ней. Каждый божий день.
Ноябрь. 2022 год
Гребаный дождь. Ненавижу. Какого хрена его так много? Хотя, может, наступит день, когда я умру от какого-нибудь воспаления легких?
Задолбало.
Гребаное обещание Сэму жить.
Я тупой. Всегда знал, что многочисленные шайбы хорошенько встряхнули мой мозг. Если там от него вообще хоть что-то осталось.
Дерьмо.
В глаза светит яркий фонарь. Какого хрена они поставили его прямо здесь?
Гребаный «Лагавулин» на вкус – как отрава для крыс. Это уже вторая бутылка. Первую я, кажется, выпил еще по дороге из аэропорта. Ну ладно, это пойло хоть немного меня опьянило. Но мне все равно хочется сдохнуть.
Прошло два с половиной года. Когда мне станет легче? Гребаное время ведь лечит. Или что там заливают эти гребаные психологи, которым я платил по триста долларов в час?
Ненавижу.
А вот слово «гребаный» определенно очень люблю. Мне хочется вставлять его перед каждым словом, что срывается с моих губ.
Вчера мою сестру чуть не сбила машина. Что бы я делал, если бы и ее не стало в моей жизни?
Может, дело во мне?
Я никого не могу уберечь.
Зачем я живу?
Я хочу сдохнуть. Я хочу к Лизе.
Моя гребаная жизнь похожа на какой-то нескончаемый поток ужасных событий. И у него нет конца.
Зажмуриваюсь, откидываюсь головой назад и бьюсь затылком о могильную плиту снова и снова. Неожиданно чувствую прикосновение чьих-то теплых рук.
– Хэй, здоровяк, посмотри на меня.
– У меня галлюцинации. – Я поднимаю голову и, распахнув глаза, вижу перед собой Эбби, хотя она должна быть в Лос-Анджелесе.
– Ага, давай поднимайся, поедем домой. – Эбби закатывает глаза и шумно выдыхает.
– Как ты здесь оказалась?
– Меня привез Рид.
Я поворачиваю свою голову и вижу Рида. На нем черный смокинг и белая рубашка. Затем я смотрю на Эбби, на которой белое платье на тонких бретелях. И тошнота подходит к горлу.
– Какого хрена? – хриплю я. – Когда вы успели пожениться?
Рид мотает головой, устало выдыхает и подходит к нам, чтобы держать над Эбби зонт.
– Я бы не женился на ней, не попросив твоего благословения, идиот. Давай вставай.
Я поднимаюсь, но с координацией почему-то плохо. Заваливаюсь в сторону и падаю в объятия Рида. Друг устало помогает мне выпрямиться и обращается к моей сестре:
– Малышка, я не запомнил, где машина. Так что иди вперед.
Эбби проходит мимо нас, пытаясь обойти огромные лужи. Звонкий стук ее каблуков эхом проносится по пустынному кладбищу. Вокруг так тихо, что слышно, как гудят фонари, освещающие тропинку до выхода.
– Черт бы тебя побрал, Эштон, – стонет Рид. – В следующий раз нажрись, пожалуйста, дома, чтобы мне не пришлось никуда тебя тащить.
– Иди на хрен, – устало произношу я.
Когда мы добираемся до парковки, Рид затаскивает меня на заднее сиденье «гелендвагена», пока я пытаюсь понять, как они узнали, где меня искать. Сегодня ведь не годовщина со смерти Лизы.
Моя сестра могла бы работать в разведке, честное слово. Она из-под земли меня достанет, если надо будет.
Смотрю, как Рид за окном целует Эбби, и в груди вдруг снова образуется ком. Огромный. Просто невероятных размеров, который сдавливает легкие, перекрывая кислород. Воспоминания о дне, когда я умер, снова проносятся перед глазами. Белое атласное платье Лизы. Аромат лилий. Ее улыбка.
– Она умерла из-за меня, – шепчу я, закрывая глаза.
Чувствую, как рядом садится Эбби и укладывает мою голову к себе на колени.
– Она умерла из-за пьяного водителя, – отвечает сестра.
Ее хрупкие руки гладят мои волосы, и я чувствую спокойный стук ее сердца.
– Лучше бы умер я.
– Нет. Не лучше.
– Я скучаю по ней, Эбс.
– Я знаю, здоровяк, знаю. Я тоже.
– В моем сердце дыра, которая никогда не затянется.
– И в моем. Ничто и никто никогда не избавит нас от этой боли. Но Лизы больше нет, Эштон. Воспоминания о ней будут жить вместе с нами вечно, но она мертва. Ее жизнь оборвалась, а наши продолжаются. Ты должен жить дальше, слышишь?
– Я люблю ее. Так чертовски сильно люблю ее, – шепчу я и проваливаюсь в сон.
От каждого воспоминания о Лизе дрожь проносится по телу. Меня штормит от эмоций, которые больше не хочется проживать. Кости ломит, грудина горит, сердце обливается кровью.
Месть затуманила мой рассудок. Желание посадить этого ублюдка Фрэнка за решетку – единственное, что меня волновало. Следовало, конечно, просто переехать его к чертям на машине. Как сделал это он с Лизой. Но угадайте, что? Ага, я пообещал своему отцу, что самосуда не будет. Что придурок ответит за все в здании суда. Смешно.
Какое наказание может понести сын прокурора?
Улики наверняка испарились бы, стоило папочке заплатить нужным людям.
Вот для чего мне нужны были показания Хлои. Ее слова смогли бы все расставить по местам. Заставить его ответить за содеянное.
Твою мать.
Я не должен был даже думать о том, чтобы использовать в своих целях Хлою, но я все же подумал. Придурок.
Хлоя… Она самая сильная девушка из всех, кого я когда-либо встречал.
А я мудак. Я был с ней полным ублюдком. Точно таким же, как Фрэнк.
Я недостоин ее. Вообще не стоило сближаться с ней. Зачем я сделал это? Почему вдруг решил впустить в свое сердце? Как так вышло, что полюбил ее?
Рву на голове волосы от отчаяния, потому что ну это просто охренеть. Лежу в постели, где занимался любовью с женой, и думаю о любви к другой девушке.
Но правда в том, что я и в самом деле ее люблю. Люблю…
Снова издаю крик в подушку. Вибрации оглушают. Легкие насыщаются болью.
– Не ожидал тебя найти здесь, – вдруг раздается чей-то голос.
Моя первая мысль была, что со мной разговаривает ангел, ведь я умер от нехватки воздуха. К сожалению, я все еще жив, и этот голос мне слишком хорошо знаком.
Неохотно вытаскиваю свое лицо из подушки – буквально – и устало смотрю на дверной проем. Там, прислонившись к косяку, стоит Сэм. На нем фланелевая рубашка темно-серого цвета и брюки в тон. Его волосы слегка взъерошены, а седина на висках кажется еще ярче из-за света лампы возле него. Взгляд его зеленых глаз направлен прямо на меня. И я вижу… его усталость.
– Ты не лежишь пьяный на кладбище. Прогрессируешь.
Тяжело сглатываю, не зная, что говорить. Так и лежу на локтях над подушкой, смотря прямо перед собой.
– Если ты хочешь, чтобы я начал думать, что у меня маразм в шестьдесят два, то еще
