Вы понимаете, о чем я говорю. Меня порой раздражает, сколько усилий приходится прилагать, чтобы вспомнить простое слово вроде взаимный или анаграмма, или фамилию нового квотербека «Гигантов» (кстати, его зовут Джонс). Трейси и все наши друзья утверждают, что тоже сталкиваются с подобными проблемами. Но я беспокоюсь, что такие мозговые отсрочки сигнализируют о дальнейшем прогрессировании болезни Паркинсона. Я понимаю, что мы уже в том возрасте, когда все боятся деменции, но факт остается фактом: угасание когнитивных способностей — это один из симптомов болезни, что заставляет меня сильней опасаться будущего слабоумия.
Сейчас объясню, что я имею в виду. Представьте, я стою в своем нью-йоркском офисе, перед телевизором, переминаюсь с ноги на ногу, как в гольфе, но без замаха клюшкой. Я выполняю сенсорное упражнение, чтобы сохранять ноги подвижными (тут важно не ставить колени в замок). По кабельному телевидению, которое я смотрю, начинается реклама. Рекламируют «Нуплазид», недавно разработанный и одобренный препарат для людей с болезнью Паркинсона. Наш Фонд сотрудничает с ACADIA Pharmaceuticals, разработчиком этого лекарства, направленного на борьбу с одним из симптомов заболевания.
Речь идет о психозе при паркинсонизме, который часто включает в себя депрессию, параноидные мысли и галлюцинации: человек может видеть вещи и людей, которых рядом на самом деле нет, или неверно интерпретировать происходящие события. Нам показывают симпатичного, достойно выглядящего мужчину в красивом доме на фоне идиллического пейзажа. Он мирно смотрит вдаль. Но тут собака рядом с ним превращается в двух собак. Мужчина смотрит, как к нему приближается жена — и вдруг бок о бок с ней оказывается другой мужчина. Выражение лица нашего героя меняется — он явно растерян и что-то подозревает. А дальше нам демонстрируют эффект «Нуплазида» — мужчина снова уверенно смотрит в камеру и помогает внуку рисовать.
С точки зрения целевой аудитории, рекламный ролик довольно неприятный. Вы смотрите рекламу аспирина, зная, что такое головная боль, или «Кларитина» (да, у меня тоже бывает аллергия), или любых других лекарств, которые обещают вам исцеление, — и чувствуете, что кто-то заботится о вас. Но когда вы вполне можете испытать то же, что и пациент в ролике, то есть галлюцинации и деменцию, то у вас возникают совсем другие чувства.
На самом деле я не знаю, как относиться к этой рекламе. «Что думаешь ты?» — спрашиваю я парня, стоящего слева, которого на самом деле нет.
Это не галлюцинация — просто побочный эффект лекарства, которым сейчас лечат грипп у стариков. Первоначально его разрабатывали — вы удивитесь — для лечения дискинезии, спастических движений головы и тела, которые сами по себе являются побочными эффектами леводопы, основного препарата от болезни Паркинсона. Я знаю, что это ощущение периферического присутствия — побочный эффект моих лекарств. То, что случилось с симпатичным мужчиной на фоне сельского пейзажа с его фантомной собакой, не происходит сейчас со мной. Тем не менее я ассоциирую себя с ним: я уже побывал на грани Паркинсонова психоза. Жуткие галлюцинации в Балтиморе — результат взаимодействия лекарств от дискинезии с опиатными анальгетиками — позволили мне заглянуть в будущее, которое, возможно, меня ожидает.
Говоря о дегенерации
Я только что проснулся и еще не принимал душ. Я сижу дома, в кабинете, и смотрю серию «Одиночки» на Hulu — это шоу, в котором человек должен выживать в условиях дикой природы, доходя чуть ли не до сумасшествия. Такое у меня теперь увлечение. Трейси заглядывает в комнату, чтобы напомнить о планах на сегодняшний вечер, про которые я напрочь забыл. Сразу за ней одна из наших дочерей-двойняшек сует голову в дверь и спрашивает, не налить ли мне кофе. Я отвечаю:
— Да. Спасибо, Скай.
Плечи ее опускаются, и она корчит фирменную гримасу «ну, пап!»:
— Ошибочка. Я Аквинна.
— Упс, и правда. Просто я без очков.
Снова эта гримаса. У Аквинны внутри идеальный детектор вранья.
— Так постоянно происходит, — говорит она.
— Это же классическая ошибка. Моя мама тоже так делала. Перебирала имена всех моих братьев, пока добиралась до моего.
Я оборачиваюсь к Трейси в поисках поддержки, но, судя по выражению ее лица, поддержка мне не светит.
Пытаюсь на нее надавить:
— Ты тоже знаешь, как это бывает. Вот у вас с сестрами. Сорри, но ты же называешь Дану другими именами, иногда.
Внезапно, словно галлюцинация, до меня доносится голос Даны:
— Майкл?
Боже, я что, установил с ней телепатическую связь? После короткого мгновения замешательства я понимаю, что голос моей свояченицы доносится из динамика iPhone.
— Это ты, Дана?
— Да! — шепчет мне Трейси. — Что ты делаешь? Сейчас половина седьмого утра. Скорей повесь трубку!
Но я не звонил Дане. Я вообще не прикасался к телефону: он лежит на столике у дивана. Я хватаю его и подношу к уху.
— Дана, это ты?
— Да. Майкл?
— Прости, пожалуйста, я не хотел…
— Все в порядке, — зевает она. — Сел на телефон и нажал кнопку?
Но я вовсе не садился на него.
Трейси тут же понимает:
— Майк, когда ты сказал «сорри» со своим канадским акцентом, это прозвучало как «Сири».
— У меня канадский акцент?
— Ну да.
— Разве что остаточный.
— В любом случае твой телефон услышал «Сири», а потом «Дана» — ну и позвонил.
Дана, которая все это время висит на телефоне, спрашивает:
— Теперь мне можно снова лечь?
Трейси, Аквинна и я отвечаем хором:
— Да!
— Увидимся. Привет Митчу и детям, — добавляю я.
Потом убираю телефон в карман и смотрю на жену и дочь.
— А мне можно лечь тоже?
В последнее время я не могу крутить несколько тарелочек сразу. У меня проблемы с множественными задачами. Если вам кажется, что я что-то делаю, то на самом деле я занят совсем другим — возможно, даже сам того не сознавая. Я старею или это признак приближения чего-то более грозного?
Два моих отца
Мой отец умер в январе 1990-го, когда мне было около тридцати. Мы с Трейси поженились год назад, Сэму уже исполнилось шесть месяцев. В нашем семейном альбоме осталось лишь несколько
