стала отдалять его от себя, рассматривать как бы со стороны. И вот уже появился интерьер рабочего кабинета с очень высоким потолком и огромной аляповатой бронзовой люстрой с фашистской символикой.
Альфред сидел за столом и что-то писал мелким почерком. Перепроверял какие-то таблицы. На каждой из них красовался штамп — «Совершенно секретно».
Дела шли прекрасно. 6-й воздушный корпус под командованием генерала-лейтенанта Рудольфа Майстера сосредоточил бомбардировщики дальнего действия на секретных аэродромах под Запорожьем, Кривым Рогом и Мариуполем. Начальник штаба люфтваффе Гюнтер Кортен ждал указаний начать бомбардировку и тренировал летчиков на деревянных макетах электростанций…
«Как же он устал», — подумала Аделия. И Альфред действительно взялся за голову, потёр виски, закрыл глаза. Вытянул руки вперед, пошевелил пальцами.
«Ну, же… откинься на спинку кресла!» — скомандовала она.
Альфред подчинился. У Аделии перехватило дух от такой его восприимчивости. Азарт овладел ею: «Собери документы в папку. Завяжи её и положи в портфель».
Боль, внезапно сковавшая голову Альфреда, рассосалась, уступив место какой-то эйфории. Он вдруг почувствовал себя свободным. Им овладело безотчётное желание взять документы и покинуть министерство. Лучше поработать над ними дома. Иногда он проделывал подобное, когда головная боль оказывалась нестерпимой. Никто не догадывался. Альфред был предельно исполнителен и аккуратен. Любимцу Геринга позволялось многое. Он мог покинуть свой кабинет в любое время и при этом никому не докладывать. О его ранении и контузии во время десанта на Крит знали все и относились с пониманием.
Поэтому, ничего особенного в том, что он спрятал секретные документы в портфель и вынес их из своего кабинета, не было.
Аделия замерла в ожидании его возвращения.
Но первыми появились князь Орланский и Генрих Гофман. Они вошли в сопровождении Ульриха. Гофман с раскрытыми объятьями направился к Аделии.
— Мне рассказала Хенни, что вы встречались с Ингой. Прямо перед этим…
— Да. Она была в крайне тяжелом состоянии.
— Эх, говорил я Роберту, отправь её лечиться на воды. Сейчас такое время, что психика не выдерживает.
— Она была очень впечатлительной, — согласился князь.
— Мы все пьём, но женский организм, он же по-другому устроен.
— Она просто не любила своего мужа, — не согласилась Аделия. Ей было очень трудно переключиться с Адьфреда на их приход.
Князь заметил это.
— Ульрих, окажи любезность, налей нам по рюмочке шартрёза. А что хозяин, скоро ли появится?
— Как обычно, — неопределенно ответил Ульрих, подошел к сервировочному столику и занялся ликёром.
— Очень хочу в подробностях услышать ваш разговор с Ингой, — не унимался Гофман.
— Послушай, ты же фотограф, а не журналист. Профессор, серьезный человек, дались тебе эти подробности. Спроси у Лея.
— Он совсем невменяемый. Кричит, что она предала его и фюрера.
— Ну, скорее фюрера, чем его.
— Адольф взбешен. Он не прощает слабости даже женщинам. Как бы Роберту не вылететь из его Трудового фронта.
— Невелика потеря.
— Я всегда говорил, семейное пьянство до добра не доводит. Хорошо, что Бальдур в Вене. А то ведь Хенни тоже любит приложиться.
— Ей-то уж сам бог велел, — усмехнулся князь.
Пока они перекидывались колкостями, Аделия снова сконцентрировалась на Альфреде. Он спокойно ехал в автомобиле домой. Рядом на сиденье лежал портфель с секретными документами.
Шартрёз несколько остудил Гофмана. У ворот послышался звук клаксона, Ульрих поспешил во двор. Алелия испытующе посмотрела на князя. Тот не смутился.
— Надеюсь, Альфред присоединится к нам.
— Да, и мы все вместе послушаем о разговоре с Ингой. Он к ней тоже хорошо относился, — поддержал Гофман.
Альфред вошел с озабоченным видом. Недоуменно взглянул на гостей.
— Вот, приехали услышать из первых уст о Инге, — объяснил князь.
— Такая трагедия, — подтвердил Гофман.
Альфред привык, что в его холостяцкой жизни приятели заезжали запросто, без особых приглашений. Но сейчас они были явно некстати. Ему нужно было работать.
— Об этом расскажет Аделия, — кивнул он в её сторону.
Аделия подошла к нему:
— Что-нибудь случилось?
— Нет, — как ни в чём не бывало ответил Альфред, — просто у меня срочная работа. Поэтому оставляю друзей на твоё попечение.
— О, если не вовремя, то мы поедем, — предложил князь.
— Наоборот, Аделии будет веселей, — запротестовал Альфред. — Всё к вашим услугам. Может, через часок присоединюсь.
— А как насчет шартрёза, — Гофман поднял бутылку.
— Потом, — Альфред для убедительности в ответ тоже приподнял портфель, — работа кирпичом тянет к столу.
Аделия подошла к нему, поцеловала.
— Не оставляй меня надолго.
Он улыбнулся в ответ:
— Постараюсь.
Когда Альфред поднялся по лестнице и исчез в коридоре, князь обратился к Гофману:
— Слушай, профессор, ты же хотел пофотографировать лошадей?
— Ах, да, — спохватился тот, — нужно, чтобы Ульрих отвел меня на конюшню.
Прихватил свой кофр с фотоаппаратом и поспешно удалился. Аделия и князь обменялись многозначительными взглядами.
— Не сомневался, что у вас получится, — поддержал её князь. Достал из кармана крупную брошь с черным камнем, протянул Аделии.
Она удивленно приподняла брови.
— В неё встроена миниатюрная фотокамера. Зайдете к нему в кабинет, введете в транс и перефотографируете все страницы документов, над которыми он работает. Нажимать нужно на этот рычажок. И всё.
— Он поймёт…
— На несколько минут отключите его сознание, сфотографируйте, верните всё на место и спускайтесь. Выпьем ликёр. Расскажите Гофману об Инге.
— Оставьте эту тему. Мне больно.
— Простите. Нужен же был повод, чтобы прийти сюда и создать вам алиби. Если Альфред что-нибудь заподозрит, мы поклянёмся, что вы ни на минуту нас не покидали.
— Как это мерзко всё, — вырвалось у Адели.
— Вы правы. Война — мерзкая вещь. И тот, кто её начал, должен быть повержен. Идите.
Аделия бесшумно подошла к двери кабинета. Всего шаг отделял её от предательства. Предать любимого во имя родины, или предать родину во имя любви… И то, и другое больно. И то, и другое с точки зрения вечности бессмысленно. Приходится выбирать не ради них, а ради себя. Что в остатке? Возможно, её поступок спасет и Альфреда, и тысячи человеческих жизней. Именно ради этого нужно было рискнуть.
Она взялась за бронзовую ручку и открыла дверь. Альфред сидел за столом, углубившись в изучение таблиц. Он поднял голову, взглянул на Аделию, хотел что-то произнести. Но она провела рукой в воздухе, словно запрещая ему обращаться к ней. Так он и остался сидеть с раскрытым ртом.
Аделия подошла к столу, достала брошь. Начала фотографировать документы, аккуратно переворачивая странице. Альфред сидел, глядя в раскрытую дверь. Это продолжалось минут пять. Она сфотографировала даже папку, в которой эти документы находились. Потом разложила всё так, как лежало прежде. После чего вернулась к двери. Вышла и закрыла её за собой.
Внизу, заметно нервничая, её поджидал князь Орланский. Передала ему брошь.
— Отлично. Завтра Гофман проявит, и мы передадим в Москву.
— Гофман? — обалдела Аделия.
— Да-да…
