Альма сбегает в поле. Она проверяет всех рабов до единого. Делая вид, что смотрит, подходит ли почва для хлопка Sea Island. Она берёт бесполезные пробы грунта, рассыпая его позади повозки, когда они трогаются дальше.
То, что она из обоза Кортеса, – лучший пропуск. Альма может ходить всюду где вздумается. Утром, на заре, она смотрит, как рабов сзывают по темноте в бригады. Лучший момент, чтобы никого не упустить. Когда Кортес заключает сделку в колоннаде господской усадьбы, она подходит тоже. Бродит по саду, принимает предложение выпить в кухне стакан воды, пересчитывает лакеев, нарочно теряется в гостиных.
Однажды в передней очередного господского дома она увидела со спины мальчика, который стоял на коленях на главной лестнице. Он был в белой ливрее и, склонившись над ступенькой красного дерева, натирал её до блеска. Он был похож на Лама. Тот же возраст, те же узкие плечи, та же старательность в каждом движении. Альма стояла у лестницы не шевелясь, оттягивая разочарование.
Сантьяго Кортес не говорит ей, но каждый раз, когда она отходит подальше, хозяин или хозяйка имения неизменно спрашивают, сколько стоит эта ладная негритяночка.
Кортес качает головой с улыбкой:
– Это моя крестница. Из свободных темнокожих в третьем поколении. Её отец – мой друг. Она не продаётся.
В ответ собеседники ведут себя странно, вроде тех докучливых покупателей, которые, зайдя в лавку готового платья, хотят купить не иначе как жилет продавца – единственный, который не продаётся.
И это они ещё не слышали, как она поёт… Вот о чём думает Кортес, видя их алчные лица. Когда Альма исчезает, он беспокоится. А она часто уходит обследовать отдалённые места, где, как ей сказали, несколько рабов чинят дорогу, рубят деревья или пасут скот. Днём и ночью она ищет Лама.
Альма обрывает песню. Она оглядывается на Сантьяго Кортеса, который делает вид, будто ничего не слышал.
– На снег похоже, – говорит он, показывая на хлопковое поле. – Вот увидишь там, на севере, если поедешь со мной дальше. Узнаешь, что такое снег.
Альма глядит на сходящиеся тени вдали. Рабам наконец разрешили завершить работу. С последних дней августа, когда только начали убирать хлопок, Альма внимательно разглядывает руки сборщиков, на каждой плантации. Пальцы в порезах, плечи и спины ломит от усталости. Работа коверкает тела. Высыхая, края треснувшей коробочки становятся острыми, как стекло. Сперва хлопком набивают большой холщовый мешок на шее, потом его вытряхивают в огромную корзину, которую нужно постоянно передвигать.
– Если ты не найдёшь брата… – начинает Кортес.
– Я его найду.
– Альма, ты ведь не можешь скитаться всю жизнь.
Он достаёт губернаторский список.
– Когда ты прочешешь всю Луизиану, куда двинешься дальше?
Он показывает в лунном свете последние строки.
– Джонсон, Кавалье, Вальтер, Булиньи, Друэ… Бубон-Лашанс! Через три месяца мы объедем последние плантации. Что будешь делать, когда круг замкнётся? Ответь, Альма. Повернёшь назад и начнёшь заново?
Молчание.
– Лучше поедем со мной дальше. На восток. Увидишь снег.
Альма соскальзывает с камня. И уходит, прямо через поле. Она хочет успеть на взвешивание. Есть шанс, что там она увидит сборщиков, которых пропустила. И среди них – Лама. Ничто не отвлечёт её от цели. Кортес следит, как между рядами хлопка мелькает в лунном свете её маленькая упрямая голова. Ему не нравится, когда она гуляет по ночам. Часто свободных темнокожих похищают и потом продают тайком, как украденные в чужом саду фрукты.
Для сборщиков конец рабочего дня – совсем не облегчение. Впереди взвешивание собранного хлопка. Альма не сразу поняла причину их тревоги в этот заключительный час. Поднимаясь по Миссисипи, она обнаружила, что на всех плантациях действует одно и то же правило.
В самый первый день, когда раб ещё не измучен работой, начальник бригады записывает в учётную книгу собранный им вес, и так для каждого. Эта цифра становится нормой на весь сезон. У каждого она своя. И каждый день нужно собирать ровно столько же, несмотря на копящуюся за месяцы усталость. Кто принесёт меньше, того секут. А если, из страха наказания, соберёшь больше, впредь твоей меркой станет новый вес – меркой, достичь которую невозможно. Даже главный надзиратель в аду не выдумал бы подобных правил, существуй ад взаправду.
Возвращаясь к их лагерю поздней ночью, Альма засыпает на траве рядом с навесом из холстины, который купец каждый вечер растягивает за повозкой. Луна опустилась ниже. Загораются звёзды.
Завтра они уедут с этой плантации. Кортес вычеркнет из губернаторского списка ещё одну строку. Альма размышляет о словах торговца. Он прав. Что она будет делать, когда последняя строчка, последнее взвешивание, последняя плантация Луизианы останутся позади? Куда ей направиться дальше?
Капитан Харрисон, Ливерпуль.
Альма вдруг вспоминает.
Братья, Капитан Харрисон, Ливерпуль.
Эти слова прочёл ей из красной тетради брат Жером. Да, когда список кончится, останется капитан Харрисон. Альма отыщет его, а уж он вспомнит, что сделал с Ламом.
– Альма, это ты? – подаёт голос Кортес.
Купец проснулся оттого, что насекомые вдруг замолкли, когда она подошла.
– Что такое Ливерпуль? – спрашивает Альма.
– Это город, в Европе, – отвечает Кортес.
Европа. Она нанизывает это слово к прочим бессмысленным словам, которые связывают её с Ламом. Ещё одна бусина в чётках. Капитан Харрисон, Ливерпуль, Европа. Главное, чтобы за концом всегда было что-то. Когда ничего уже не останется, возникал новый путь. И семья однажды снова зашагает бок о бок. Полная семья в золотистых лучах их последней дороги, а рядом – белая лошадь.
Вот о чём она мечтает ежесекундно, вот чего ждёт. И вот о чём, оставшись одна, Альма поёт.
Часть третья
33
Праздничная суета
Почти три месяца река Миссисипи медленно наполнялась. Она вобрала воды впадающих в неё Огайо, Миссури, Арканзаса и шедшие в конце года ливни. Позабыла, какой была прозрачной у истока, в четырёх тысячах километров вверх по течению, где так любит резвиться форель. Ближе к морю вода в ней почти фиолетовая. Она несёт обломки стропил, ветвей, вырванных с корнем деревьев. Течение бурлит. С начала января река даже пытается иной раз выйти из берегов, в имение Лашанс на прибрежных участках ничего не сажают, опасаясь, как бы посадки не затопило.
Но если мы немного отдалимся от берега, то увидим большой, озарённый солнцем господский дом; в нём готовятся к празднику.
Девять утра. Толпы работников развешивают на ветках магнолий фонарики, чистят граблями аллеи, на колоннах дома висят маляры. Погода в январе чудная. Можно танцевать всю ночь, и жарко не будет. Для карнавала
