увидит, её похитят снова и отдадут злым людям.
Оставив лошадь на улице, рыжеволосый юноша входит в пустую конюшню. Накануне Сирим вывела всех вултонских лошадей на луга между прудом и лесом.
Он снова окликает её:
– Ты здесь, Епифания?
Внезапно ей захотелось откликнуться, спрыгнуть перед ним в солому. Сможет ли она прожить всю жизнь одна, не заговорив до самой смерти ни с кем, кроме животных? Она представляет, как спустя много лет, седая, нагибается до пола, поднимая лошади ногу, чтобы расчистить копыто. Она хотела бы оказаться рядом с матерью в Бусе, сидеть во дворе их глиняного дворца, среди ароматов жасмина. Хотела бы поговорить с Альмой, Ламом, услышать голоса других детей.
По ночам холодно. Ей дали обувь, но она не хочет её надевать. С утра она проходит в кухню, где ей наливают похлёбку. Иногда капитан наведывается в конюшню или на луга. Он научил её седлать лошадей. Он не бывает с ней груб, но есть в нём что-то надломленное, холодное, как камни на полу под соломой. В кухне говорят, что он больше никогда не выйдет в море. Все повторяют слово «меланхолия», которого Сирим не понимает. Однажды ночью было много шуму. Он выстрелил из охотничьего ружья в клавесин.
– Ты кто такой?
Томас оборачивается к спросившему.
– Томас Кларксон.
– Что ты делаешь в моём имении?
Мужчина высокий, слишком худой даже для своих собственных штанов и слишком легко одетый для осеннего холода.
– Я заблудился.
– Я слышал, как ты звал Епифанию.
– Мне сказали, здесь есть девочка, которая может помочь моему коню: у него глаза красные.
– Епифании давно здесь нет, – говорит капитан Харрисон. – Она прибыла сюда по весне. Но я отдал её одному плантатору, который плыл назад на Барбадос.
– Почему?
– Моим коням она не нравилась.
Сирим наверху вздрагивает.
– Жаль, – говорит Кларксон. – Мне она была очень нужна. Вы капитан Харрисон?
– Глаза у твоего коня не красные.
Молчание. Томас Кларксон чувствует в этом человеке ту же трещину, какую замечал во всех, кого расспрашивал.
– Я бы хотел задать вам несколько вопросов про ваши путешествия в Африку.
– Уходи отсюда.
– Господин Харрисон…
Капитан угрожающе приближается.
– Прочь.
Томас Кларксон обходит его. И идёт к двери. Эта трещина – единственная лазейка, через которую можно проникнуть к этим людям в душу, но из-за неё, как из-за всякой раны, они опасны вдвойне. Никто не в курсе, что Кларксон здесь, в этой вултонской глуши к юго-западу от Ливерпуля. Убей его Харрисон и закопай в саду – никто ничего не узнает. Даже Шарп, который, должно быть, дожидается его в постели. Но главное, Кларксону жалко, что пропадут все его труды.
Он выходит из конюшни, садится в седло.
Скачет прочь и смотрит на каменный двухэтажный дом с двориком, окружённым колоннами в духе античных дворцов, на розовые кусты под окнами с последними цветами, на провожающих его взглядом кухарок у задней двери. Харрисон – не могущественный судовладелец, он всего лишь капитан, зарабатывавший на работорговле, однако и раствор между кирпичами дома, и удобрение для его роз добыты из крови и слёз невольников.
Кларксон переходит на галоп. Он должен скорей вернуться к Грэнвиллу Шарпу в «Королевский герб», а затем вместе с ним в Лондон.
Прислонившись к красным воротам конюшни, Харрисон подставляет лицо пробившемуся между туч солнцу. Он запасается его теплом, прикрыв веки. И чувствует за спиной лёгкие шаги Епифании, шорох соломы.
– Почему ты не обуваешься?
Молчание.
– То, что я сейчас сказал, – продолжает он, – это неправда… Насчёт того, что ты не нравишься лошадям. На самом деле я так не думаю.
Это самая длинная его реплика за очень долгое время.
– Всё, – говорит он. – И продолжай прятаться дальше.
32
Альма поёт
Альма поёт, а Сантьяго Кортес слушает её в свете луны.
Она сидит на камне, на берегу хлопкового моря. Он стоит поодаль – Альма его не видит. Она поёт вполголоса. Лук лежит рядом. Скоро сбор хлопка закончится. Внизу, в светлом сумраке ночи, десятки людей ещё работают. Альма видит, как они гасят вдали светящиеся шарики хлопка, один за другим. Они собирают их с рассвета. В этой части Луизианы октябрь – самый засушливый месяц. Через пару ночей полнолуние. Впереди ещё много дней и ночей трудов, бешеной гонки, чтобы закончить сбор до первых ливней.
Кортес никогда не слышал, чтобы кто-то пел так, как Альма. Иногда он отходит от повозки, чтобы её послушать. Даже шёпотом песня её разносится далеко. Она не знает ни преград, ни расстояний. И, едва коснувшись чьего-нибудь уха, просачивается вглубь, разливается по телу дрожью, до самых ступней, и уходит в землю. Незнакомый язык её песни становится тогда ясным и прозрачным. У Сантьяго Кортеса такое чувство, будто он подслушал чью-то тайну. Кто же устоит, когда она запоёт во весь голос?
Альма с Кортесом выехали из Нового Орлеана в самом конце весны. Петляя по дорогам на повозке, они с тех пор объехали сорок плантаций на восточном берегу Миссисипи. Они следуют по длинному губернаторскому списку. Кортес знает своё дело. Часто оказывается, что их уже ждут. Слухи их опережают. В эвкалиптовых аллеях при усадьбах уже говорят про чудесные семена. Про хлопок Sea Island, его волокна почти в два дюйма длиной, его блеск, тонкость… И, хотя все про него уже слышали, когда горсть хлопка проходит по рукам управляющих и владельцев, воцаряется торжественная тишина. Снимают шапки. Всё ещё серьёзней, чем они думали. Он ещё нежнее. Грех прикасаться.
Кортес отказывается продавать больше пяти ведёр семян на плантацию. Он разговаривает с владельцами, призывает к терпению. Эти семена нужно посадить где-нибудь с краю, и тогда на следующий год они дадут достаточно новых, чтобы засадить всю плантацию. Хлопок Sea Island того стоит.
Луна поднимается выше. Кортес всё слушает, как Альма поёт, сидя на камне. Когда она замолкает, тишина ещё полнится песней. Тогда, переводя дыхание, он на миг думает, что ему это приснилось. Но голос возвращается, ещё глубже, чем он его запомнил.
Кортес почти ничего о ней не знает. Завтра они загонят повозку на паром и переправятся на западный берег, а затем поедут по дорогам вспять, через все хлопковые поля по ту сторону реки. После Рождества они вернутся на свой корабль в Новом Орлеане. И медленно поднимутся на нём по реке до Сент-Луиса. Тогда нужно будет окончательно распрощаться с рекой и ехать напрямик к побережью, где Каролина. Он знает, что Альма так далеко не заглядывает. Она всё ещё думает, что отыщет своего брата значительно раньше.
Когда они въезжают в имение и Кортеса обступают,
