этом мы заканчиваем разговор с бабулей.
Вечером звонит Ника. Я не сразу признаюсь в том, что произошло с Демидом, но в итоге напряжение внутри уступает. Я не плачу, нет. Но все равно она слышит, как клокочет всё внутри по тембру моего голоса. Сегодня, сейчас, я чувствую себя ужасно одинокой и уязвимой. Нервы, наконец, сдают. Рома, где же ты? Как мне без тебя одиноко, как тяжело…
-Аврор,- слышу по ее тону, что сейчас последует очередная переполненная энтуиазмом идея,- а зачем вам сидеть в этом холодном Калининграде? Приезжайте к нам в Севас на зимовку, хотя бы до лета, а там может и останетесь… Тебе ж не принципиально, откуда уроки давать, ты в академе… И бабушку с собой бери. Что там вас держит?
-Та не придумывай, Ник,- отмахиваюсь я от ее идеи, -на какие деньги такие переезды совершать?
-Да просто всё! Квартиру сдадите свою- а здесь Димка договорится, из фонда военного выделят жилье по символической цене, хотя бы по старой памяти твоему дедушке. Не хоромы, конечно, но зато солнце для Викуси…
-А как же Рома? Когда он вернется… А вообще,- невольно всхлипываю,- нельзя нам было быть у вас свидетелями с Ромой. Ты сама говорила, плохая это примета для пары…
-Не тупи, Аврор,- раздраженно перебивает меня Ника,- что ты, в самом деле… Вы не были тогда парой! Это-во-первых. А во-вторых, ты мне объясни, какая ему разница, куда добираться, если он освобо…-она резко замолкает, понимая, что сболтнула лишнего.
-Что? Что ты сказала, Ник?- цепляюсь я за ее слова, ловя в них новый смысл. Она что-то знает, но молчит,- что значит «освободится»?
-Я не сказала «освободится»,- осекает меня подруга,- Не придумывай ничего, Аврор. Ну, честно. Просто послушай меня. Чем собирать сплетни и злорадство в спину в этом гадюшнике, приезжайте к нам. Я если бы знала, как на Черноморье хорошо, давно бы Димку допилила перевестись. Приезжай.
Теперь я сама себя накручиваю. Мне кажется, что в этом ее «приезжай» вложен особенный смысл, секретный. Что при личной встрече она скажет мне что-то, что так сказать не может… Нелепо? Наверное. Все мы цепляемся за любую песчинку, когда на душе сомнения и гложущая неизвестность.
И все же ее предложение переехать показалось мне из разряда фантастических. Из тех, о которых услышать и забыть.
Но в тот же вечер ко мне зашла бабушка и совершенно серьезно выдала, поставив руки в бока.
-Так, я слышала твой разговор с Никой. И знаешь что- я считаю, что она права. Давай переедем, Аврор.
-Но как, бабуль?- удивляюсь я ее решительности.
-А что тебя смущает? Эта квартира на меня давит- все напоминает деда. Ребенку на Юге лучше будет. Да и тебе- и правда, по интернету и там можно занятия проводить. И в спину не будут шушукаться, что ты мать-одиночка. Давай… Была- не была.
Глава 40
Глава 40
Снежная бесконечность. Белое безмолвие. Пробирающий мороз, царапающий внутренности. Я смотрю на небо и вижу переливающиеся раскаты света, словно это художник-импрессионист вылил на него свои краски и теперь распределяет их, растушевывает по полотну. Глаза режет. Моргаю. Один раз, второй. Понимаю, что это вовсе и не небо, а Ее глаза, они обволакивают, ласкают, спасают, примиряют. Снова становится очень холодно. Снова озноб и боль в ребрах. А потом вода, студеная. Она касается обожженной, горящей кожи и шипит, как масло на сковородке.
-Гет ап (англ.- вставай)!- слышу я на плохом английском.
Снова моргаю, не понимая, что происходит. В голове гул, словно бы туда засунули мотор.
Оглядываюсь по сторонам, преодолевая боль в шее и затылке.
Темный подвал. Качка- значит, мы на борту. Передо мной в кромешной тьме темнокожий мужик, щуплый и маленький. Его шакалий оскал белоснежных зубов, словно лампа в темноте.
Машинально трогаю себя руками, замечаю, что кожа болит- значит все-таки ожог, касаюсь лица- там боль самая сильная. В голове гул- наверняка от контузии. Хорошая новость- я жив вроде бы. Плохая- у меня ожог. Наверное, от пожара в результате взрыва от попадания гранаты. А может быть, это осколочное. Меня уже кромсало от шрапнели, мне есть с чем сравнивать.
Пытаюсь пошевелиться- в ребрах боль. Наверное, избили или ушиб. Мой «спаситель» принимает мою медлительность за нежелание выполнять его приказы и сильно «добавляет» ударом берц по животу. Дыхание спирает.
Объяснять ему сейчас что-то нелепо и бессмысленно. Поэтому я просто кое-как встаю- сначала на колени, потом держась за стенку.
Сначала решил, что он куда-то меня поведет. Наверное, не дойду, сил нет. Но когда дверь сверху с лязгом открывается, понимаю, что это меня удостоили визитом.
Вниз энергично спускается другой низкорослый мужчина, оставляя сверху, откуда бьет свет, двоих, таких же мелких, с автоматами наперевес. Удивительно, насколько одинаково они все выглядят. И дело не в темноте помещения. Это комплекция такая. И я, конечно, безошибочно понимаю, кто передо мной и где я.
Бравые пираты Аденского залива собственной персоной. Вот к кому я попал, чего и следовало ожидать в этих краях.
-Гуд дей, рашн офисер (англ—добрый день, русский офицер),- бодро говорит сошедший вниз. Его английский такой же ужасный, но он держится увереннее. Самовлюбленный, красующийся. Не главный, конечно, но и не пешка. Характерный типаж среди примитивных бандитов, продвинувшихся по внутренней иерархии, почувствовавших вкус легких денег, запах пороха и человеческой крови,- ю лав ёр кантри соу мач. Тайм ту нау, хав ёр кантри лавс ю (англ.- ты так любишь свою страну. Пришло время узнать, как тебя любит твоя страна).
***
На берег меня перевозили с завязанными глазами на моторной лодке. Мы не заходили в бухту или гавань. Просто причалили к берегу максимально близко. Меня вытащили и в буквальном смысле швырнули –песок под ногами был мягким, вода теплой. Наверное, будь я здесь в другой ситуации, мог бы сказать, что погодка, как на курорте, но сейчас, на фоне палящего зноя и высокой влажности создавалось ощущение,
