«Потерянного горизонта» меня отвлекла Настя.
«Ты где?» – написала она в «Вотсапе».
«Читаю».
«Давай к нам!»
«Я сейчас на приёме у Верховного Ламы».
«Где?»
«У него жарко, как в турецкой бане, и он откроет нам с конвоем все тайны Шарнир-ла. Не отвлекай».
Конвоя и Шарнир-ла, разумеется, сочинил «Вотсап».
«Если не заметила, Гаммер за вечер полпачки ментолок сгрыз», – написала Настя.
«И что?»
«А то! Иди к нам!»
Я убрала смартфон и уткнулась в книгу. Когда стемнело, оба костра под мостом загорелись ярче, и какое-то время я читала Хилтона при их свете, а потом спрятала книгу в рюкзачок. Вернулись Глеб с Настей, и Глеб выглядел непривычно довольным. Он уже не казался первокурсником. Обычный девятиклассник, только одетый и причёсанный по-взрослому. Постепенно из тёмного леса к нам под мост вернулись и другие парочки. Гаммер откуда-то привёл Славу. Оставил его у костра, подошёл ко мне и принялся с преувеличенным жаром рассказывать, каким красивым был закат. Я видела, что Гаммеру неловко, мне и самой стало неловко, и я вздохнула с облегчением, когда он закончил говорить про свой распрекрасный закат и заговорил про старые кёнигсбергские кладбища.
У костров все разбились на группки, и самая большая группка собралась возле нас с Гаммером, потому что Гаммер занялся любимым делом – сочинял нелепые ночные страшилки, и было скорее весело, чем страшно. Гаммер заявил, что в лесу у двух мостов раньше находилось кладбище, а значит, парочки ходят гулять по костям так и не выкопанных покойников. Я не стала ему мешать, хотя могла бы поспорить, а вот про кладбища Лёбенихтского, Закхаймского и других приходов, на которых высились жилые многоэтажки Калининграда, Гаммер сказал правду. Собственно, он узнал о них от меня и лишь повторял мои слова. Говорил, что «Кловер Сити» у площади Победы построили на могилах Трагхаймского кладбища, а Балтийский парк культуры и отдыха со всеми танцплощадками и каруселями в советские годы устроили прямиком на Хабербергском евангелическом кладбище.
Гаммер разошёлся и заявил, что Калининград вообще вырос на костях Кёнигсберга. Напомнил, что в военные годы по улицам города виднелись сотни, если не тысячи, могилок, безымянных или с именами покойников на деревянном обелиске. После войны покойников взялись перезахоронить, да только иногда ленились и просто срывали обелиски, а могилки заливали бетоном новостроек. Гаммер, конечно, чуточку преувеличивал, но в целом говорил верно, смешивая всё, что услышал от меня и сам прочитал в интернете. Потом он переключился на привидений, обитавших здесь, на Рельсах. Почувствовав лёгкий трепет, я постаралась потеснее прижаться к сидевшей рядом Насте.
Когда Гаммер замолчал, я припомнила историю о поселении на левом берегу Немана, жителей которого хоронили на двух разделённых полем кладбищах: католическом и лютеранском. Духи покойников по ночам навещали друг друга, и лежавшее на их пути поле никогда не застраивалось, там даже не росли деревья – только низенькие кустики и травка. С годами на окраине поля появился амбар. И вроде бы он стоял вдалеке от основных загробных троп, однако одну невидимую тропинку зацепил. Упрямые духи не согласились на пару шагов отклониться от привычного маршрута и проломили помешавший им угол амбара. Восстанавливать его никто не захотел, крестьяне заколотили дыру досками, и амбар остался таким – со срезанным углом.
Моя история всем понравилась, следом и другие начали припоминать подобные легенды. Глеб рассказал довольно короткую, но занимательную байку про Фарфоровское кладбище в Петербурге. Вот уж действительно город, построенный на костях! Мы сидели на одной из трёх «бетонных скамеек» под сводом центральной опоры, и рядышком ещё было место, но Глеб предпочитал стоять. Я с улыбкой наблюдала за ним. Мне нравилось, как он преобразился на Рельсах, как расслабился и смеялся чаще обычного. Мне даже подумалось, что у них с Настей что-то получится и обойдётся без обычных для Насти громких расставаний с последующим прослушиванием её депрессивного плейлиста.
Костры притихли, и под мостом вдруг всё пришло в движение. Кто-то уходил, кто-то приходил, группки перемешивались, парочки разбредались и возвращались. Я услышала, как нашу тему про кёнигсбергские кладбища подхватили незнакомые мне парни под Боярским, а парни из четырнадцатой школы всё-таки оказались немножко отбитыми — поругались с появившимся тут мужичком и отошли в сторонку, чтобы не ругаться у нас на виду В какой-то момент кто-то закричал, послышался звон разбитой бутылки, и под мостом все затаились, пытаясь понять, что там происходит. До драки вроде бы не дошло, и то хорошо. Мужичок и парни из четырнадцатой школы не возвратились. Под клёпаными балками железнодорожного моста вновь стало шумно и весело.
Настя и Глеб пошли прогуляться. Гаммер передвинулся ко мне и заговорил про школу – сказал, что в десятом классе откажется от химии. Она не входила в список обязательных предметов, а он её никогда не любил и выберет ей взамен какую-нибудь географию. Гаммера сменила девочка, жившая со мной в Безымянном переулке, но разговор с ней не заладился, и я больше слушала, как Гаммер болтает с одноклассником из физмата. Они постепенно перешли на непонятный мне язык. Я узнала, что Гаммер вчера поставил кому-то на лицо респектабельный замок, и это был мув на восемьсот айкью, а его соперник вначале зафастволился, потом намасил лучников и микрил ими, как чёрт, но камбэкнуть всё равно не сумел и написал «гг». Одноклассник Гаммера слушал внимательно и так усердно кивал головой, что я не сдержала смеха. Гаммер догадался, что я смеюсь над его мувом на восемьсот айкью, и смутился. Попытался объяснить мне, в чём там было дело и кому он поставил на лицо свои замок, но у меня голова пошла кругом, и я попросила у Гаммера пощады.
Обернувшись, я увидела Карину из десятого «Б». Испугалась, что они с Настей опять найдут повод сцепиться, и решила, что пора возвращаться домой. К тому же перевалило далеко за полночь, и меня клонило в сон. Мы с Настей, Глебом, Гаммером, Таней и Славой пошли по тропинке вдоль Паркового ручья. Подсвечивали путь смартфонами, старались держаться поближе друг к другу. Гаммер пугал Таню привидениями, а я тихонько спросила Глеба, как продвигается переезд и почему Татьяна Николаевна, его мама, так редко прилетает в Калининград. Глеб, секунду назад расслабленный и улыбчивый, резко посерьёзнел, замкнулся. У него даже походка изменилась, стала более твёрдой, и он ответил очень странно. Сказал, что швейцарские учёные сравнили мозг современных коров с мозгом их диких предков. Выяснилось, что у коров мозг значительно меньше, особенно
