север Франции, но не объяснил зачем. Шарль спросил: «Что, если мы поедем с тобой?» Но у меня были свои планы, свои желания. А Шарль непременно хотел сопровождать его, если не до места назначения, то, по крайней мере, какую-то часть пути. Они уехали, и Шарль вернулся только через четыре-пять недель.
– Сегодня вам известно, какова была цель этой поездки на север Франции? Куда именно направлялся Элиман? Чем занимались эти двое во время своего продолжительного путешествия?
– Когда Шарль вернулся, я спросила его об этом, но он отвечал уклончиво, как если бы дал обещание не рассказывать, чем они занимались во время поездки. Но я проявила настойчивость. Когда Шарль в конце концов сдался и ответил мне, я поняла, почему ему было так трудно рассказывать о путешествии с Элиманом. Ему казалось, что он выбалтывает секреты друга.
– Что же он вам сказал?
– Сказал, что Элиман ищет могилу отца, который служил в сенегальских стрелках и пропал без вести во время Великой войны где-то на севере Франции.
– Не знаете, они ее нашли?
– Не имею представления, Брижит. Шарль не распространялся на этот счет. Сказал только, что они обследовали несколько деревень на севере, рядом с которыми проходила линия фронта и шли бои. В частности, в департаментах Сомма и Эн. Вот и все. Я чувствовала, что все, происшедшее за этот месяц, принадлежало только им. И я не стала у них это отнимать. Больше я не расспрашивала Шарля. Остаток лета мы провели вдвоем, сначала в Кажаре, потом в Тароне. А Элиман вернулся в Париж. В сентябре мы встретились с ним опять.
– Он так ничего и не сказал вам о том, что разыскивал отца?
– Ничего. В глубине души я надеюсь, что он раздобыл какие-то сведения об отце. Возможно, именно ради этого Элиман и приехал во Францию. Возможно, он просто хотел узнать собственную историю. Во всяком случае, эти поиски вернули ему свободу. Они дали ему необходимый импульс, чтобы написать роман, который он мечтал написать. Да, я думаю, что «Лабиринт бесчеловечности» родился тем летом.
Тереза Жакоб умолкла, вид у нее стал задумчивый, словно она смогла понять и сформулировать некую истину, которая много лет вызревала у нее в душе.
– А потом? – спросила я немного погодя.
– А потом он отказался от подготовки к поступлению в Эколь Нормаль. Он хотел заниматься только литературой, и больше ничем. Этот выбор удивил и опечалил преподавателей, которые считали, что он пройдет по конкурсу. Элиман не стал продолжать образование и устроился разнорабочим на стройку. Разумеется, мы предложили ему переехать к нам, у нас было свободное место, хоть и немного. Элиман сказал, что мы с ним, конечно, друзья, но он предпочитает сам решать свои проблемы. Его прораб на стройке, мутный тип, предложил сдать ему жалкую комнатушку. Элиман согласился. С этого момента началось самое счастливое время, которое мы прожили вместе. Бросив учебу, Элиман открыл для себя новый ритм жизни. По утрам, с шести до двенадцати, он работал на стройке. Во второй половине дня, после отдыха, он садился за письменный стол. А вечером мы собирались в каком-нибудь баре или у нас дома. Он как будто был доволен. Мы чувствовали, что он жаждет новых впечатлений, новых встреч, путешествий, чего-то необыкновенного. Ему хотелось прикоснуться к мифу о Париже, городе художников, праздников, безумств. После долгих споров мы с Шарлем решили ввести его в ту сферу нашей жизни, которая была ему незнакома.
Он умолкла, словно побуждая меня задать ей неизбежный вопрос. И я его задала.
– Какую сферу?
– Сферу сексуальной свободы.
В этот момент Тереза Жакоб посмотрела на меня, и в глазах у нее сверкнуло что-то похожее на вызов. Возможно, она ожидала от меня бурной реакции, осуждения. Но я и бровью не повела.
– Шарль и я не были женаты, – сказала она наконец. – Мы строили наши отношения на принципе полной свободы, для нас не было другого закона, кроме закона удовольствия. За несколько лет до этого мы начали посещать клубы свингеров. Это был круг, в котором властвовали тайны, маски, тени. Тех, кто в нем бывал, не интересовала ни ваша биография, ни даже кто вы такой. Им нужно было одно: чтобы вы стали участником их эротических игр.
Я не произнесла ни слова. Она продолжала:
– Мы практически ничего не знали об интимной, в смысле эротической, жизни Элимана. Возможно, Шарль знал больше, ведь он был ближе с Элиманом, чем я. Я не знала, есть ли у него любовница. Похоже, литература заменяла ему все. И вот однажды вечером, у нас дома, мы откровенно заговорили с ним на эту тему. Он надолго задумался, потом сказал, что согласен. Тогда мы стали приглашать его на наши вечеринки. И он сразу стал там главной приманкой. В этих кругах выше всего ценится новизна, свежее мясо, восторг открытия. Элиман, помимо всего этого, был еще и африканцем. Даже в этом узком кругу, где было много людей просвещенных и образованных, сохранились стереотипные представления об африканцах и их гиперсексуальности. Элиман прослыл замечательным любовником. Все женщины добивались его. Каждая хотела узнать, что собой представляет Элиман, попробовать его, проверить, действительно ли он обладает талантами, которые ему приписывают.
– Значит, Шарль и вы составляли с Элиманом любовное трио?
Помолчав, Тереза Жакоб произнесла:
– Да. Вначале я колебалась, но Шарль настоял. Это его возбуждало, он и раньше возбуждался, глядя, как другой мужчина занимается со мной любовью. И, по-моему, от мысли, что этим мужчиной будет Элиман, он возбуждался еще сильнее.
– Почему? На ваш взгляд?
– Не знаю. Возможно, потому, что видел в нем кого-то вроде брата-близнеца. Но это всего лишь предположение. На самом деле я не знаю.
– А почему вы не сразу согласились на такой вариант?
– Я чувствовала, что он нас погубит. Но к этому я еще вернусь. Элиман был чудесный любовник, чуткий, изобретательный, страстный, неутомимый и ненасытный, жесткий, когда нужно, нежный, когда необходимо, и всегда выкладывался по полной. Его взгляд при этом создавал ощущение, что он отдает тебе всю душу. Он умел делать такие вещи… которые мало кто из мужчин умеет или… осмеливается делать. Если вообще имеет о них представление. Казалось… да… казалось, что во время любви он превращается в легкий ветерок, в горячую воду, в теплую воду, проникает внутрь тебя, в твое лоно, разливается по всему телу. И этот разлив достигает нёба. У Шарля было порочное воображение, он мастерски ставил эротические спектакли. Когда мы были только втроем или когда с нами были другие, он придумывал сценарии, которые приводили в крайнее возбуждение всех участников игры. У него всегда был к этому природный дар, скрытый под респектабельным обликом
