не рассчитал и с ходу въехал в чей-то двор, поломав предварительно палисадник.
Из дому с криком выбежала, оступаясь на высоком крыльце, полураздетая женщина.
— Тт-е-еетк! Это а-ая дер-ревня? — поинтересовался у нее Костя.
Но женщина, ничего не объясняя, не говоря буквально ни слова, взяла только толстый прут и начала охаживать его молча, пока он не закричал и не закрылся в кабине. И только после этого, успокоив дыхание, заголосила она пронзительно, поворачиваясь во все стороны:
— И родимец-то ты проклятый… И што ж ты, родимец, свово дома-то не признаешь?.. И што ж ты, антихрист, матерю теткой называешь?!..
А несколько раньше, еще и до рассвета, примерно в пятом часу утра, на подходе к станции Астахово-Товарная эшелон с лесом, следующий с востока на запад, был остановлен на железнодорожном мосту ударом трактора «Кировец» в буфер переднего электровоза. За рулем трехсотсильной машины находился механизатор колхоза «Светлый путь» Семен Дмитриевич Копаев. Другими словами говоря, Сенька Орегинальный, неукротимо летевший к дому с места далекой командировки.
В кармане у него, когда его нашли, лежал аккуратно оформленный командировочный лист и флакон духов «Быть может».
А всему виной явилась чистая случайность: не поспорь Сенька, что он раньше других ребят (гнавших также «Кировцы» в свои хозяйства), что он раньше их достигнет райцентра, то и рокового столкновения бы, возможно, и не произошло.
Но Сенька поспорил. И не мог проиграть. Четвертной, обещанный на спор, он давным-давно потратил, не доезжая еще и пятисот километров до Астахова. Ему нужна была только победа. И он рванулся короткой дорогой, когда другие, не догадавшись о его маневре, пошли в объезд, на паром.
Сенька штурманул насыпь и выскочил, придавив все триста, на рельсы. В темноте, с поворота, в ревущей машине, он, как и отмечено было позднее, не смог бы нипочем разобрать надвигающийся поезд. Он прошел полмоста, когда увидел его, но отворачивать было уже некуда.
Столкновение произошло без двадцати пять. А в половине шестого на место события прибыла спасательная команда.
Поезд практически не пострадал. Испуганный машинист вертел головой, не понимая, куда это мог подеваться механизатор. Механизатора искали долго, поскольку «Кировца» как такового не было… Был кусок искореженного металла. Без колес. И без кабины. Остатки трактора висели на электровозе…
И тогда все прислушались. И услышали, что кабина, поскрипывая, качалась над рекой.
Долго же, долго его оттуда выуживали. Резали металл автогеном — Сенька не пикнул. А вытащили, поставили на землю, — он сплясал «Яблочко». И засмеялся.
И тут все увидели, что это уже не тот Сенька. И тут все поняли, что это уже другой Сенька. И на голове у этого Сеньки белым-бело… А в голове у этого Сеньки тоже не все как будто в порядке… Лечили потом Сеньку. Долго лечили. Да так и не смогли вылечить.
Но о подробностях этих яшкинцы, мчавшиеся под проливным дождем по дороге на Астахово, конечно же, не ведали. И достаточно им было одного только простого факта, что Сенька там с кем-то на дороге столкнулся, и всех теперь арестовали, — одного этого простого факта было достаточно, в соединении, правда, с другими простыми фактами, — чтобы встречную лавину, надвигающуюся со стороны райцентра, принять за… Да бог знает, за кого яшкинцы этих людей приняли?.. Кем бы те ни были, а они, яшкинцы, оказались в результате побитыми и рассеянными по окрестным полям; воодушевляемые криками победителей, неслись они во весь опор во все стороны, унося в те же стороны весть об окончательном поражении и прочую противоречивую информацию.
Едва вернувшись из Покровского и переодевшись в сухое, я предстал пред светлы очи Валерия Ивановича.
Надо сказать, что я уже довольно плохо соображал к тому времени и на все вопросы о том, что же происходило вечером и ночью в Яшкине и что случилось сегодня утром в Покровском, я отвечал, как сейчас понимаю, совершенно идиотским образом и производил, конечно, самое невыгодное впечатление.
Я не мог внятно объяснить, например, зачем мы попали с Алексеем к Бореевым, не способен был я также растолковать Хицко, как и при каких обстоятельствах я потерял Тарлыкова… А с покровскими памятниками я и вовсе запутался. То я говорил, что их было пять, то, подумав, утверждал, что их понавезли в конце концов тринадцать.
— Сядьте, — сказал Валерий Иванович. — Успокойтесь… Выпейте воды… Может, еще ничего и не случилось…
Я выпил воды. Но не успокоился. Напротив, я стремительно поднялся, руки у меня задрожали, и чуть ли не со слезами в голосе я закричал:
— Объясните мне, пожалуйста! Что же произошло? В чем, в чем я виноват?!
Хицко поднялся тоже и насупленно, молча, подошел к столу заседаний. На столе лежала сверстанная полоса нашей газеты. Он двинул ее ко мне.
— Разгильдяев поразвели… вот что произошло… И друг ваш разлюбезный… И автор этой самой статейки, — ткнул он крупным пальцем в газету. — И автор разгильдяй полнейший… А еще больше — инициатор ее… Да и вы, товарищ Силуянов, не меньше…
Я промолчал. Я принялся читать полосу. Кто инициатор статьи, нетрудно было догадаться, пробежав ее и по диагонали. Это была та самая корреспонденция «Нарушителя — к ответу» за подписью Авдеева, отрывок из которой я приводил в самом начале.
— Где Тарлыков? — тихо спросил Валерий Иванович.
Я затруднялся ответить.
— Когда вы были с ним в последний раз?!
Я сказал, когда… Сначала я сказал, что накануне вечером, у Покровского оврага. Потом вспомнил и уточнил: ведь появлялся же он и на открытии памятника!..
Валерий Иванович посмотрел на меня как-то очень странно. Полагая, видимо, что я сильно устал.
— На дороге, за поселком, час назад найден… труп… Вы поняли меня?
Я понял. Я вскочил со стула. Я закричал… Я не помню, что закричал… Кажется, что я здесь ни при чем и что моей вины тут нету… А сердце бухало, колотилось в грудную клетку, как удушаемое.
Хицко вышел вновь из-за стола. Взял за плечи.
— Садись, Андрей… И расскажи мне одну только чистую правду.
Я сел. Я постарался успокоиться. И рассказал ему… Словом, не так, как вам рассказываю. А как было на самом деле. Одну только чистую правду.
— Да-а… — медленно сказал Валерий Иванович. — А я и из этого не все знал… А почему же вы так… поступали? Ведь это же… настоящая подлость?
Я развел руками. А что я еще мог сделать? И что я мог ему теперь сказать?
— Вставайте, — сказал жестко Хицко.
— Куда? — не понял я.
— Да поскорее, ей-богу! — закричал Валерий Иванович. — Может, хоть в морге от
