как промасленная губка. Зачем я сказала про душ? Что ему делать с этой информацией?.. Я знаю… не наверняка, но… черт возьми, не хочу даже думать об этом.
Или хочу?
Скрываясь на втором этаже, я хлопаю себя по лицу — услышал, сто процентов услышал, блин!.. — и призываю к порядку. Так и с ума можно сойти… а дело это хлопотное и неприятное…
Засыпаю я тяжело и сплю очень плохо — ворочаюсь в душном мареве, несколько раз встаю смочить простыни водой, чтобы снова ненадолго провалиться в смолистость беспокойного сна. Главное после такого сна не обнаружить себя в постели превратившейся в ужасное насекомое … ох господи… усну я или нет… дурь в голову лезет, тараканы какие-то, не видела тут ни одного кстати, а что это в углу темное?.. тени, тени теней заползают в глазницы, заползают в голову и тащат вниз, вниз… куда?.. там, в глубине первородных вод, кто-то тяжело и надсадно дышит, дышит прямо на ухо… темная фигура в дверях спальни, неживая и не мертвая, застывшая исполином… кто здесь? здесь кто-то…
Я рывком сажусь — пляшут мушки перед глазами. Когда их рой оседает, я не вижу уже никого в темноте дверного проема… падаю обратно, в теплую сырость постели… и только уже засыпая, на грани сна и несна я вспоминаю с грозовой, освежающей тело ясностью, что перед сном оставляла дверь закрытой.
Значит, та фигура… и то… что она делала… мне не приснилось?.. О боже… кажется, не стоило ему оставаться на ночь… не стоило Мару… это предлагать… Я встаю, пол липнет к пяткам, я закрываю дверь плотно и громко достаточно, чтобы это прозвучало как заявление: я не спала, я тебя видела.
Надеюсь, этого будет достаточно.
4-6
— Извини, мне немного нездоровится… давай на сегодня закончим?
Грида вымученно улыбается, и даже сквозь окружающее ее сияние видны темные тени под глазами на осунувшемся, бледном лице. Тревога вспыхивает внутри сама собой, и я не удерживаюсь от вопроса:
— Вы заболели?..
— Ох, нет, что ты… я просто очень чувствительна к перепадам давления… к ночи скорее всего соберется дождь, так что не забудь закрыть все окна.
— Хорошо… тогда завтра утром я позвоню, перед тем как идти.
Она устало кивает. Я немного тревожусь, оставляя её одну, но уйримка успокаивает: такие недомогания проходят, стоит только погоде устаканиться. В то, что будет дождь, я верю на слово — воздух густой, душный, он стекает в легкие и склеивает гортань… Дома я первым делом принимаю душ и переодеваюсь в облегченную версию туники — она короткая и с глубокими разрезами подмышками — но спустя минут двадцать уже снова вся вспотевшая. Я лежу на полу в кухне, в самом прохладном месте дома, и пытаюсь понять, так ли сильно мне хочется пить, чтобы пошевелить хотя бы рукой.
Стук в дверь раздается, когда я уже практически придремываю — если душное беспамятство можно назвать дремотой. С трудом поднимаюсь на ноги, бреду к двери… распахиваю… Вереш за порогом улыбается, даже успевает поздороваться… а потом взгляд его соскальзывает с моего лица, и его собственное темнеет от накатившего румянца. Туника задралась, что ли? Да нет, все нормально…
Парень снова принес корзинку фруктов — у его семьи плодовая ферма, и он регулярно заходит, обычно днем, чтобы не попасться на глаза турам. В любой другой ситуации я бы решила — клинья подбивает, но с этой расой все признаки на лицо и на лице, не спрячешь, не скроешь. Вены его не чернеют, сам он не бьет себя в грудь ярганом за право стать моим супругом… так что если я и интересна ему, то только как иноземка.
— Вот… возьми…те, пожалуйста, — бормочет он, пристально изучая что-то над дверным проемом. — Сегодня утром собрал… все спелое…
— Спасибо… и не в тягость тебе по такой жаре?.. Хочешь зайти отдохнуть?
Темнее некуда казалось, но он потемнел еще сильнее.
— Нет, что вы… как я могу… простите… я пойду…
— Может хоть воды тебе…
Бормоча какую-то несуразицу, так и не взглянув мне в глаза, Вереш пятится с крыльца, чуть не падает и стремительно, почти бегом уносится прочь. Я остаюсь в дверях с корзинкой… ничего непонятно. Ладно, у Раша вечером спрошу… больше ведь не у кого…
* * *
— Еще раз. Что ты сделала?
— Он пришел, принес фрукты. Я предложила зайти отдохнуть от жары. Все. Ну и еще воды вынести.
— И одета ты была… так же?
— Ну да. Что не так-то?
Раш’ар тяжело вздыхает, вспоминает не свою мать и устало прикрывает глаза.
— Все не так. То, что на тебе надето… по улице так не ходят. Это скорее… очень для дома. Для близких. Понимаешь?
— И?
— Ты в зеркало смотрелась?
— Нет, а что… а… ааа… черт возьми… — я краснею, руки взлетают к груди сами собой. Твою же ж мать… — Сейчас… схожу переоденусь…
Раш улыбается, тень прежнего нахальства освещает лицо.
— Ну при мне-то можно.
— Обойдешься.
— Что я там не видел…
— …скотина ты, — бормочу я себе под нос уже наверху, торопливо стягивая то, что показалось мне легкой туникой, а на деле — почти прозрачное нижнее белье… и правда прозрачное… даже в таком свете… совсем от жары отупела… Получается, я сегодня совершила акт совращения малолетнего? Стыд-то какой, господи…
— Мару только не говори, — усмехается Раш, когда я спускаюсь уже одетая как положено. — Мелкого жалко, он и не пожил еще толком…
— Прекрати. Мар не будет… — я спотыкаюсь. Не будет ли? Точно? Раш читает мои мысли по лицу, ведь они и его мысли тоже.
— Шер-минар — это не про ревность. Это за гранью её… это за гранью всего, что ты понимаешь о себе. Так что серьезно, не говори Мару. Ради него самого в первую очередь.
— …ладно. А что насчет тебя? — спохватываюсь внезапно и тут же понимаю, какую сморозила глупость. Говорить с ним о ревности? О том, что кто-то другой увидел меня полураздетой? Я идиотка, самая настоящая, мои мозги совсем уже раскисли…
Раш’ар пожимает плечами и смотрит чуть снисходительно, но ничего не говорит, а я от стыда уже не знаю куда себя деть. Черт знает что такое, не день, а сплошной марафон неловких, нелепых ситуаций… Скорей бы он закончился и начался новый…
За окном чуть слышно громыхает, я выглядываю встревоженно — так и есть, ползет… пожирая пока еще бледные звезды, наползает тяжелым брюхом на небосвод огромная туча, в недрах ее то
