странное место, – в итоге произнесла она. – Оно лишь кажется радушным. Каждый клочок земли на этом острове пропитан кровью.
– Чьей кровью? – удивилась Шеонна, не донеся ложку до губ.
– Эрии, – небрежно ответил Муирн с набитым ртом.
За столом повисло напряженное молчание, которое не сразу и то благодаря большим усилиям Шеонны сменилось наконец непринужденной беседой.
Тепло и сытный ужин окончательно разморили меня и лишили последних сил. Попрощавшись с друзьями, я поднялась из-за стола, но не успела отойти, как за спиной раздался неумело скрытый за чихом смешок. Я обернулась. Муирн зажимал лапами нос, не сводя с меня круглых глаз, в глубине которых плясали веселые огоньки. Шеонна сдерживала смех, прикусив нижнюю губу.
– Что? – сквозь стиснутые зубы спросила я.
– Ты что, нырнула головой прямо в квут? – хрюкнул Муирн.
Я недоуменно изогнула бровь.
«Краска на твоих волосах», – подсказал Эспер без тени веселья.
Я рефлекторно хлопнула себя по затылку: пучок растрепался за время прогулки, и окрашенные пряди рассыпались по плечам.
– Это не квут, а твои немытые лапы! – резко бросила я Муирну.
Он перестал смеяться и оскорбленно стукнул хвостом по столешнице.
– Нормальные у меня лапы, – буркнул он. – Тебе, человек, просто не нужно было натираться мылом. К утру все само растворится.
Я поджала губы и сдержала рвущиеся наружу слова. Развернувшись на пятках, я направилась к лестнице. Но стоило положить руку на перила, как грудь неожиданно сдавило. Воздух будто застрял в горле, не находя путь в окаменевшие легкие.
Это чувство было мне слишком хорошо знакомо – оно предвещало лишь беду.
Хрипло глотая воздух, я отшатнулась и упала на колени. Гостиная кружилась перед глазами и стремительно тонула во тьме, будто сочащейся из стен.
Эспер жалобно заскулил. Шеонна вскрикнула, и ее срывающийся голос нырнул за мной в черную пропасть.
– Скоро тебе станет лучше, нужно просто подождать, – утешила Оалиив, когда я пришла в себя.
Муирн свисал с изголовья кровати, с любопытством разглядывая мое лицо, – во мраке, окутавшем комнату, я видела его на удивление отчетливо, будто Хранитель отталкивал от себя тьму. Я смотрела в его круглые голубые глаза, не ощущая ничего, кроме глубокой усталости: в ушах звенело, голова налилась свинцом, и мне не хватило сил повернуть ее, даже когда дракончик свесился так низко, что чуть не врезался своим носом в мой. Шеонна сидела рядом, крепко сжимая мою руку. Я поняла, что это она, когда мерцающая золотистая амева проплыла мимо и рыжая шевелюра подруги на мгновение вспыхнула в ее свете.
Кто-то еще стоял в изножье, а голос Оалиив доносился со стороны дверного проема. Я вслушивалась в теперь чуждую для меня речь, игнорируя перевод Эспера, и ощущала в ней колючие нотки лжи.
Скоро станет лучше.
В последующие дни я часто вспоминала слова ар’сэт и отчаянно цеплялась за них как за спасительную соломинку, но с каждым днем вера в них таяла.
Мне становилось лишь хуже.
По утрам меня теперь будило не пение птиц, а удушье. Я просыпалась, жадно открывая рот, не способная ни вдохнуть, ни выдохнуть, в то время как легкие горели огнем и, казалось, расширялись, до хруста давя на ребра. А потом боль внезапно уходила, забрав с собой все силы. Я не хотела, чтобы друзья переживали, – мне хватало скребущего беспокойства Эспера, – поэтому, пересекаясь с ними в гостиной, я прятала плохое самочувствие за натянутой улыбкой, а дрожащие руки – в карманах широких штанин. Но притворству пришел конец спустя четверо суток, когда я вновь потеряла сознание, едва встав с кровати.
С того дня скрывать мое болезненное состояние стало невозможно: аппетит пропал, я исхудала, и на лице заострились скулы, бледная кожа стала еще белее, а губы покрылись сухой корочкой и трещинками.
Я иссохла меньше чем за неделю.
Оалиив ежедневно заваривала настойки, от которых мне становилось чуть лучше. Но травы, как и Слеза на шее, не могли одолеть мой недуг.
Стены давили. Меня тянуло на улицу, подальше от сочувствующих и сожалеющих взглядов. Мне невмоготу было наблюдать за тем, как злится Арий из-за собственного бессилия, как блестят от тревоги глаза Шеонны и как упорно Шейн пытается исцелить меня Силой Древней Крови, – он уже понял, что это бессмысленно, но все равно не отступал. Лишь Эсса умело скрывала беспокойство за шутками, подначивая меня по пустякам, за что я была ей благодарна.
Как только я выскальзывала за дверь, ноги сами вели меня на священную поляну. Я не могла противиться зову этого места, будто нас связывало нечто даже более крепкое, чем узы, переплетавшие наши с Эспером души. Тамиру жалобно прижимал уши, но не останавливал меня. Он шел рядом в облике крупного пса, чтобы я могла опереться, если тело вновь подведет или земля выпьет из ног последние силы.
Придя на Иль’рав, я садилась на траву перед входом в пещеру и закрывала глаза, откинувшись спиной на гладкий, согретый солнцем валун. Только здесь мне по-настоящему было хорошо. Из зияющей черной пасти поднимался прохладный ветерок. Он ласково прикасался к лицу – будто материнские ладони прижимались к щекам, – и его дыхание ненадолго возвращало меня к жизни. Мне нестерпимо хотелось войти под тяжелые каменные своды, спуститься и прижаться лбом к холодному монолиту. Интересно, он уже налился кровью или все так же пронизан алой сетью в прозрачной бирюзе? Я с трудом сдерживала себя, не позволяя приближаться к пещере. Я чувствовала: если войду во тьму, то уже не найду силы вернуться к солнечному свету.
Вот и сейчас я сидела все там же, но золотые лучи уже не искрили в бутонах пышной глицинии – они растаяли, уступив место мягким сумеркам. Амевы на поляне не засыпали никогда: днем они просто блекли и терялись среди бабочек, пестрыми тучами клубившихся вокруг цветов, а с приходом темноты наливались ярким светом и скапливались у входа в пещеру. Ее дыхание влекло насекомых, но каждый раз, пытаясь поднырнуть под своды, они бились о незримый барьер. Их свет слепил, поэтому я предпочла наблюдать за троицей юрких духов: они играли у кромки воды, гоняя по воздуху опавший листик. Усатая рыбка поднырнула под ним, хлопнув хвостом, подбросила, и листик оказался пойман острыми беличьими зубками. Но внезапно она выронила добычу, и духи кинулись врассыпную.
Из кустов выскочил белый дракончик.
Муирн ворвался в жужжащее облако, распугав амев, и ловко приземлился на траву, сжимая в передних лапах трепыхающееся насекомое.
– Проклятые падальщики! Ненавижу! – Дракончик яростно полоснул когтями изумрудное крыло, отрывая его. – Вы не получите ее душу!
Раньше меня бы это напугало, но сейчас в моей душе не осталось места для эмоций: ее затапливала безграничная тоска, которая лишь усиливалась и норовила выплеснуться солеными слезами при взгляде на тьму, затянувшую зев пещеры.
Свет дрожащей в предсмертных судорогах амевы отразился от бирюзовых кристаллов на шее Хранителя, нанизанных на серебряную цепочку, и рассыпался по траве горстью ярких бликов. Муирн утробно зарычал, но вдруг навострил уши и вонзился в меня взглядом, словно видел впервые.
– Человек! – удивленно, но в то же время весело воскликнул он.
Отбросив потухшую амеву, дракончик запрыгнул на камень и оказался на уровне моего лица.
– Плохо выглядишь, человек, – бесстрастно заметил он.
Эспер недовольно рыкнул. Я не нашлась с ответом.
Муирн не сводил с меня изучающего взгляда, а потом, вдруг о чем-то вспомнив, приосанился, стянул с шеи золотой шнурок с белым камешком и протянул мне.
– Это тебе, – произнес дракончик и покачал лапой, – бери, пока я не передумал.
Я изумленно протянула руку, и Муирн опустил в нее свой подарок. Как только белый камешек коснулся ладони, на отполированной до блеска поверхности вспыхнул и тут же погас витиеватый узор, отдаленно похожий на ключ.
– Что это? – удивилась я.
– То, что вы, люди, называете переводчиком, – пояснил Хранитель. – Зачаровывать Слезы я не умею, но вот пару рун все еще помню. Давай помогу.
Муирн сел на задние лапки и проворно повязал золотой шнурок на мое запястье.
– Однако не забывай, что это всего лишь камень, который может потеряться в любой момент, – наставлял он, – поэтому не переставай учить язык своих друзей.
