своей дочери. Всё или ничего – таков ее девиз. Состояние и муж – определяющие факторы женской судьбы. Ироничное описание этой «западни» и дает Джейн Остин в эпистолярной форме в своем романе. Гордость и амбиции леди Сьюзен искрами вспыхивают в строках писем, курсирующих между участниками переписки.
И хотя, с одной стороны, романный жанр во времена Остин был сравнительно молод и имел относительно гибкую форму, он в то же время был достаточно стар для того, чтобы можно было говорить о наличии четких рамок и правил. В «Нортенгерском аббатстве» Джейн Остин пародирует готический роман, на что Стаффан Бергстен указывает в своем предисловии. Здесь, как и в остальных произведениях Остин, в центре внимания находится женщина из высшего среднего класса. В начале произведения героиня живет в мире фантазий и мечтаний, что является прямым следствием чрезмерного увлечения романами. И вот ее ждет путешествие из отчего дома к будущему замужеству. Это непростое путешествие, в ходе которого героине предстоит многому научиться и постичь писаные и неписаные правила общества. Она вращается в «благородном» обществе Бата и посещает «готическое» Нортенгерское аббатство: эти-то два испытания и заставляют ее быстро повзрослеть.
«Нортенгерское аббатство» – самая «литературная» книга Остин, сплошь состоящая из аллюзий на современную писательнице поэзию, прозу и исторические труды. Повествователь обнажает основные правила романного жанра, играет с ними и высмеивает их. Уже первое предложение отражает дух этой комедии нравов: «Едва ли кто-нибудь, кто знал Кэтрин Морланд в детстве, мог подумать, что из нее вырастет героиня романа»[91].
Повествователь беззастенчиво вмешивается в повествование и, более того, рассуждает о том, как продвигается сюжет. Однако повествователь комментирует не столько то, что хорошо или плохо для героини, сколько то, что хорошо или плохо для романа.
Иронизируя по поводу правил игры в романном жанре, Джейн Остин иронизирует по поводу правил игры в обществе. Замужество в мире Остин – проблема посерьезнее любого денежного затруднения. Будущий свекор героини, генерал Тилни, кажется, воплощает собой всё, что понимается под «хорошими манерами». Однако и поведение этого «столпа общества», и все его безупречные манеры подчинены одной не самой красивой мечте об удачном капиталовложении. Репутация Кэтрин в глазах генерала постоянно меняется в зависимости от того, как меняется информация о ее приданом.
Принято считать, что воздвижение «хороших манер» на пьедестал было ответом Англии на французскую революцию. При этом «хорошие манеры» перестали быть прерогативой высшего сословия, но распространились и на средний класс. Философ Эдмунд Бёрк писал: «Манеры важнее законов. Законы во многом зависят от хороших манер». Тот, кто блюдет хорошие манеры и обычаи, тем самым укрепляет непоколебимость самого общества.
«Нортенгерское аббатство» Джейн Остин можно рассматривать как тонкую иронию по поводу нравственной пустоты английского общества ХVIII века; об этом свидетельствует, например, финал романа, в котором сын генерала Тилни бросает вызов отцовскому авторитету.
Этим, возможно, частично объясняется популярность Остин. Ее комедии парадоксальным образом утверждают важность хороших манер и одновременно высмеивают их. В викторианские времена романы Остин могли читаться как своего рода ностальгическая альтернатива падению нравов XIX столетия с его стремительно растущими городами и закопченными индустриальными ландшафтами.
«Нортенгерское аббатство» – это также и облеченная в занимательную форму защита романа как такового. Кроме того, не стоит упускать из виду и феминистский дух этой защиты. Джейн Остин защищает роман, который в основном создается и читается женщинами; она защищает жанр, который постоянно «подвергается издевкам и нападкам», жанр, в котором…
…раскрываются самые тонкие движения души; в котором в полной мере передается знание о человеческой натуре; в котором самые верные описания этой самой натуры преподносятся миру в самой глубокой и ироничной форме и в самых изысканных выражениях.
Хитроумное высказывание в защиту личных интересов?
Вне всяких сомнений.
Жорж Санд и забытый идеализм
Впервые опубликовано в газете Dagens Nyheter 21 ноября 1993 года под заглавием «Воспитание любовью».
Десятого июня 1876 года была похоронена Жорж Санд – одна из самых именитых писательниц XIX века. «Оплакиваю умершую, приветствую бессмертную!» – сказал Виктор Гюго. Флобер, близкий друг Санд, признавался, что «плакал как теленок», – так он написал в письме к своему коллеге, Ивану Тургеневу, спустя несколько дней после похорон.
Для Флобера уход Санд случился ужасно несвоевременно. Он как раз вовсю работал над повестью «Простая душа» о доброй сердцем служанке Фелисите. За эту идеалистическую повесть Флобер, виртуоз иронии и холодной отстраненности, взялся по совету Жорж Санд. Он писал, постоянно думая о «дорогом маэстро», – и вот она внезапно умерла.
Когда Жорж Санд почила в возрасте семидесяти двух лет, она оставила после себя более восьмидесяти сочинений и необъятную корреспонденцию, в том числе и переписку с Флобером. Ее причисляли к кругу крупнейших писателей своего времени.
Но спустя всего несколько десятилетий звезда Жорж Санд начала заходить, и уже в начале 1930-х годов Вирджиния Вулф отмечала, что Жорж Санд практически забыта.
На самом деле, писательница продолжала жить в памяти потомков, но благодаря не столько своим сочинениям, сколько своей жизни: такая судьба постигла многих женщин-писательниц. Жорж Санд вошла в историю как феминистка, которая писала под мужским псевдонимом, носила мужские наряды и заводила романы со знаменитостями. Как же могло случиться, что Жорж Санд – столь почитаемая в свое время писательница – оказалась в итоге за пределами «канона» французской литературы? Этот вопрос поднимает Наоми Шор в книге «Жорж Санд и идеализм» («George Sand & Idealism»), посвященной эстетическим дискуссиям XIX столетия. Шор особенно интересует связь категорий «реализм» и «идеализм» с вопросами пола.
Эта проблема не так проста, как может показаться. Нельзя утверждать, что Санд оказалась за пределами канона только потому, что была женщиной. Причину, по мнению Шор, нужно искать, прежде всего и главным образом, в самой истории развития романного жанра. Санд писала преимущественно идеалистические романы – этот жанр сегодня почти забыт. Но при жизни писательницы он всё еще доминировал на литературной сцене. Идеалистический роман воспринимался как «реалистическое» изображение жизни, но с той разницей, что в нем также предлагался читателю некий идеал.
Реалистический роман, этот выскочка, должен был бросить вызов идеалистическому роману, чтобы отстоять свои права. Благородным чувствам и назидательным образам идеалистического романа реализм противопоставил обличительные описания реальности «как она есть», что чаще всего означало повсеместное торжество личных интересов, цинизма и несправедливости. Вместо свойственного идеализму поклонения добру и гармонии, красоте и добродетели, реализм выдвигает на первый план научный интерес к детали – во всей ее обыденности и уродливости, как, например, двойной подбородок мадемуазель Кормон у
