наяву. Затем закрыл лицо руками и рухнул на перину. Впервые за долгое время захотелось заплакать по-настоящему. Он отдался этому порыву, и несколько минут тело его сотрясалось от рыданий так, что заболели мышцы живота.
Мерзкий сон ещё не рассеялся, и Полю на мгновение показалось, что часть его проникла и в этот мир и останется здесь навсегда.
В этот момент он услышал звук. Это был тот же стон, что он слышал предыдущей ночью. И он снова доносился из кабинета покойного графа.
«Ну всё, – подумал князь, – хватит дурить мне голову!» Поль вскочил с кровати, вдел стопы в тапочки и выскочил в коридор. Он подбежал к двери кабинета. Стон стал к нему ближе. Он явно доносился с той стороны. Князь толкнул дверь, она была заперта. Он принялся барабанить кулаками в дверь: «Откройте, чёрт побери, кто бы вы ни были!» Стон с той стороны стих. Князь услышал шаги, которые приблизились к двери и остановились вплотную от неё. Теперь он слышал с той стороны только прерывистое тяжёлое дыхание.
Сзади, где-то невыносимо близко, раздался шорох. Князь дёрнулся, чтобы обернуться, но не успел. Что-то ледяное вонзилось ему в затылок, озарив коридор белыми искрами. Князь почувствовал необъяснимую при данных обстоятельствах детскую обиду и рухнул на паркет.
Глава VI
Sanctuaire
И снова не могу уснуть. Какая-то бешеная энергия колотится во мне.
Лишь урывками удаётся иногда загнать себя в короткую пульсирующую бездну, в которой меня всё равно не оставляют в покое бесы и видения. Будто, уехав от вас, я утратил ваше святое покровительство. Будто меня отлучили от источника, из которого я долгие годы утолял жажду, но ничего не предложили взамен.
Слышали ли вы, что люди, которые не спят по три дня кряду, сходят с ума? Я всегда боялся безумия. Лучше погибнуть от руки повредившегося умом террориста, чем повредиться умом самому. И пусть после приступа мне удалось на некоторое время отключиться. Но потеря сознания и сон всё-таки разные вещи.
Проблемы со сном, видимо, накладывают отпечаток на мой рассудок. С утра мне почудилось, будто я увидал… Ах, впрочем, неважно. Это длилось лишь мгновение, но мгновение это, клянусь, было самым тягучим и страшным в моей жизни. Когда вернусь в город, непременно зайду к доктору Вдовину.
И сейчас, когда я сижу в спальне, в которой я почти не сомкнул глаз, и смотрю на мой дрогнувший, расползающийся витиеватыми загогулинами почерк, за которым порой перестаёт проглядывать смысл написанного… Или проглядывает смысл совсем другой, которого я туда не вкладывал… Но кто, если не я, вложил его в мою руку? Кто повелевает моим пером?
Порой мне кажется, что нет никакого Дюпре. Что он растворился в пространстве, стал частью подворотен, блеском на куполах, коричневой московской пылью. Стал частью души этого города. Поэтому его и нет возможности разыскать. Его смех чудится мне в каждом шорохе ветки, в каждом скрипе половицы. А вчера, когда над городом собиралась туча, я будто бы уловил в её очертаниях усмешку его кривого рта.
Мне всё чаще начинает казаться, что эту душную московскую весну я не переживу.
В те короткие мгновения, когда меня вроде бы одолевает сон, я вспоминаю слова безумного председателя об эликсире, способном сделать человека бессмертным. И, когда глаза мои смыкаются, я вижу солдат. Они будто сшиты из разных частей. Без устали хромают они на окровавленных ногах. Лица их перекошены предсмертной судорогою. Грязная форма болтается на их почерневших конечностях, которые проглядывают через лохмотья. Снежная вьюга обвивает их полуголые, сшитые грубыми стяжками тела. Глаза их блестят призрачным масленым сиянием. Потусторонняя армия! В этом странном полусне я, молодой и полный сил, размахиваю саблей, отрубая руки направо и налево. Руки падают на поле брани и будто обретают собственную волю. Ползут по земле, забираются по голенищам сапог, вцепляются в шею и душат.
И лампа мерцает сейчас так тревожно, будто пытается сказать мне что-то. Я вглядываюсь в пламя и будто бы правда вижу.
Звон. Колокольный звон. Смешивается с рёвом толпы. Заливается в уши раскалённым оловом. Ваша голубая лента вам так к лицу. На бледном лбу капельки пота. Золотая колесница несёт вас сквозь народное море, словно богиню. А вы смотрите по сторонам со страхом и интересом, сжав тонкие губки. Немирское создание.
Я ведь тогда и влюбился в вас. С интересом смотрел на вас и до этого, но, видимо, сама невозможность подобной мысли застилала мне глаза.
Ещё помню, как бедный старик Горчаков выронил державу. Она покатилась по плитам собора, наполняя пугающим пустым звоном святое место. Но пока все хватали её, будто выскользнувшую из рук рыбу, я смотрел только на вас. На то, как вздрогнули ваши бровки, поняв смысл, смертоносность вам предначертанного. И там, глядя в ваши глаза, я будто бы заглянул за портьеру вечности. Мир, жизнь, любовь явили мне свою настоящую грань, вмиг перечеркнув ложные интенции, которые я имел по отношению к своей судьбе. Я вмиг понял, что теперь обязан вам служением за это мимолётное всенаполняющее откровение. Маленькая божественная искорка, которая затмила собой и колокольный звон, и холостые артиллерийские залпы того дня и дней предыдущих.
Я совершенно не удивился, когда корона сползла с вашей головы. Напротив, моё сердце наполнилось благоговением. Поскольку это стало подтверждением моему открытию. Ведь обладающему властью божественной ни к чему побрякушки власти мирской, суетной.
И тогда, в удушающем смраде собора, среди стариков с трясущимися подбородками, среди безмозглых оболочек с саблями и орденами, среди необъятных женских тел, в окружении почитаемых гнилых останков, вы предстали передо мной, облачённая в солнце.
Святая, так вас назовут куда позднее. Я увидел вас тогда. Вы сами открылись мне!
И когда грудь ваша вздымалась от страха, а глаза бегали по лицам в поисках поддержки. Эти глаза нашли мои глаза. И всё остальное перестало иметь значение.
Я понял, что вся моя предыдущая жизнь с её перипетиями нужна была лишь для того, чтобы я пришёл к тому мгновению.
И теперь, когда я лежу в кровати, сам уже будто перепуганный старик Горчаков, я понимаю, что провидение и в этот раз не ошиблось, отправив меня в древнюю столицу.
Моя настоящая битва. Та, для которой я был рождён и приставлен к вам. Она ещё впереди.
Уезжайте, прошу, из дворца! Вы не должны, не должны быть рядом с Ним. Вы не должны испытывать это унижение. Оставьте Его. Его уже не спасти. Он предал вас, Он предал
