коняги еще не пали в корчах с высунутыми языками. Но даже они выглядели гораздо бодрее гильдийца. Из того езда по тряской дороге словно выжала всю кровь — рудой был залит весь передок повозки и штаны Тверда, привалившего раненого на свои колени. Лицо новгородца вытянулось и заострилось не хуже, чем у сдохшего с голодухи нищего в царьградской подворотне. Да и цветом было не краше унылой серости, завесившей небо до окоема.
— Все равно сдохнет, — после паузы, заполняемой лишь шумом ветра в кронах деревьев да дряблым скрипом тележных осей, сплюнул снова под ноги варяг. — А мне с ним под ручку за Камень шуровать пока не охота. Это такая дорога, на которой каждый прет свой груз в одиночку. Вот и пусть шурует, раз там он за своего. А мы его даже от груза евойного освободим — железяку эту приберем.
— По ней нас и сыщут, — едва шевельнул губами Туман, бросив ревнивый взгляд на чудной самострел у себя под ногами.
— Это как, интересно? — хмыкнул варяг.
— Возьмешься неловко, да башку себе отстрелишь. Красную радугу от твоих мозгов над лесом увидят — по ней и найдут.
— Пущай они спервоначала со своими радугами разберутся. Это что ж там у них так бабахнуло, что я чуть в штаны не наклал? А, кентарх? Ты ж там был, все, поди, видел.
— Не больше твоего, — Тверд постарался сесть поудобнее, а то ноги затекли так, что он их уже и не чувствовал. — Мы уходили из пыточной, когда по ней вдруг Перун саданул.
— Это кто ж ему этакую здоровенную занозу в зад воткнул, что тот до такой степени психанул?
— Думаю, что я.
— О! Мертвяк заговорил.
Когда Прок успел очнуться, Тверд даже и не заметил. Видать, когда он пытался пристроить затекший зад поудобнее. Новгородец смотрел на цепляющие верхушки деревьев тучи, и глаза его при этом глубоко запали в сеть вдруг ставших очень глубокими морщин. В груди клокотало при каждом вздохе. В уголках губ пузырилась розовая пена.
— Тебе б поменьше разговаривать, — предупредил Тверд.
— Да какое там! — чуть ли не ободряющим тоном хмыкнул Хват. — Ему не то что трепаться поменьше надо, а даже дышать пореже. Видно же, что в легких эта херь засела, которой его подстрелили.
— Иными словами, не жилец, — еле слышно прохрипел Прок.
— Гляди-ка, даже соображаешь пока. Это хорошо. Хоть успеешь рассказать, как этой вашей железякой пользоваться.
— А ты никак девкам собрался ее показывать, когда самому уже нечем больше похвастать будет?
Видно было, что слова новгородцу даются с трудом, а каждая выбоина на дороге откликается вспышкой острой боли.
— Перво-наперво отстрелю тебе башку, чтоб не мучился.
— Буду только рад. Думаешь, мне доставляет удовольствие валяться на коленках мужика, что сомлевшая девка? Но все равно не советую тебе брать эту железку.
— И как ты мне помешаешь? — очередной плевок под колеса.
— Мне и не нужно будет. Любой, кто захочет воспользоваться моим оружием — или, например, броней, — будет очень сильно удивлен. Так сильно, что разлетится по кусочкам на версту вокруг.
Все трое уставились на новгородца. Даже Туман оторвался от осмотра окрестностей и нацелил свой прищур на гильдийца.
— Но ведь арбалет не твой был.
Прок кашлянул розовой пеной.
— Сделал пару своих колдовских жестов — и стал мой.
Хват присвистнул.
— Так это что…
— Кто-то захотел натянуть твою броню, — догадался Тверд.
— Не только захотел, но и натянул. В погоню, видать, за нами решил собраться. Но так как я от этой брони на момент ее надевания находился на приличном расстоянии, сработал датчик детонатора.
— Что за хрень он опять несет? — будто нажравшись кислятины, скривил рожу Хват. И, конечно, опять харкнул под копыта вяло бредущих коняг.
— Мы не должны оставлять следов своего присутствия.
— Во как. А мы? Мы ж вроде как тоже эти… следы. А ну как начнем направо и налево трепаться?
— Ты сам-то веришь, что твои слова хоть кто-нибудь примет всерьез?
Туман хмыкнул. Варяг почесал засаленный и всклокоченный чуб на макушке. И хмыкнул тоже. Беззлобно.
— И что нам теперь делать? Далеко все равно не уйти.
— Далеко и не надо. Ищем развилку со знаком Двенадцати… И дальше нам придется разделиться. Вы двое уводите погоню дальше, а ты, — покосился он на Тверда, — пойдешь со мной.
— Конечно, он, — фыркнул варяг. — Ты ж сейчас именно на его коленки головушку нежно притулил. Только учти, он хоть и из Царьграда прибыл, но тамошние нравы не очень-то перенял.
Прок растянул губы в корке запекшейся крови в самое кислое подобие улыбки.
— Боюсь, в этот раз одному мне попросту не вытянуть…
— И сколько таких столбов по окрестностям натыкано? Нужно ж хоть примерно знать, в какой стороне искать, — Туман, хоть и показывал всем своим видом, что эти разговоры его волнуют меньше всего на свете, удивительным образом умудрялся выуживать из них самую суть.
— Вокруг Киева таких четыре, — пропыхтел гильдиец, уперев невидящий взор в низко нависшие небеса. — Ближайший верстах в семи, если свернуть на большаке в сторону града.
— Ну да, только на тракт нам еще не хватало высунуться, — дернул за вислый ус Хват. — Может, сразу в палаты княжеские податься? Проверим, правду ли болтают про меч да повинную голову.
— Не стоит, — видно было, что каждое слово Прок выдавливает из себя с огромным трудом, еле-еле цепляясь за ускользающее сознание. — И на тракт — тоже не стоит. Главное, до развилки дотянуть, а дальше путь… я знаю.
— Ну-ну, — пробурчало с облучка. — Может, еще и отнесешь туда нас всех? Под мышкой. Куча от тебя, конечно, проку. Кто только так назвать-то тя догадался…
* * *
— А нельзя было сделать схрон в таком месте, чтобы туда подъехать можно было? — прокряхтел Тверд, стараясь не обращать внимания на боль, угнездившуюся в пояснице.
Давненько ему не приходилось таскать здоровенные тюки на спине. Да в припрыжку, по пересеченной местности. В лесу-то другой не бывает. В последние годы царьградской службы он сам гонял молодняк с камнями на закорках вокруг застав, с прибаутками подпинывая остающих. Теперь пыхтеть пришлось самому. Хорошо хоть, его самого сейчас никто не подзуживал и не отвешивал поджопников.
— Какой же тогда это будет схрон, коль к нему тракт проложить? Может, ряды торговые еще обставить у входа?.. Сейчас в овраг спускайся. Вон, вон, праворуч.
Из сказанного Проком Тверд понимал не все. Частично потому, что гильдиец проглатывал слова, когда они перепрыгивали очередную рытвину или перебирались через валежник. Но в основном по той причине, что речь его по большей части была
